Надежда варвара (ЛП) - Диксон Руби
Нет?
Это лучшее, что когда-либо случалось со мной. Меня переполняет радость при мысли о том, что я могу снова испытать чудо резонанса с женщиной, которую я люблю. Чтобы принести в этот мир еще один комплект. Чтобы получить второй шанс во всем.
И у меня такое чувство, будто мое сердце сжимают в кулак, когда ее глаза наполняются слезами, и она начинает плакать.
Она этого не хочет. Она не хочет второго шанса.
— Не плачь, Айша. Пожалуйста. — Я начинаю паниковать, мой разум прокручивает возможные слова, которые можно сказать, чтобы успокоить ее слезы. — Ничего не нужно делать.
Она бросает на меня недоверчивый взгляд.
— Ничего не нужно делать? Мы нашли отклик! Резонанс невозможно отрицать!
— Пока, — говорю я. — Пока ничего не нужно решать. — Я уделю ей столько времени, сколько мне физически позволит мое тело. Не имеет значения, если резонанс сделает меня смертельно больным — я не буду подталкивать Айшу к чему-то, что повредит ее духу.
Она вскидывает руки в воздух.
— Почему я вообще с тобой разговариваю?
Потому что у тебя нет выбора? — хочу я сказать, но она уже в панике.
— Неужели резонировать со мной, это так ужасно? — Я знаю, что никогда не был ее избранником, но, конечно, со временем она привыкла бы к этой идее? Нет ничего немыслимого в том, чтобы резонировать с партнером во второй раз или даже три или четыре раза. Но Айша ведет себя ошеломленно, как будто я вонзил нож ей в грудь.
Она медленно качает головой.
— Я… Я не могу. Химало, я не могу. — Она подается вперед, и я думаю, что она хочет обнять меня, но ее руки сжимают мой жилет, и паника на ее лице ошеломляет.
— Тебе не нужен еще один комплект? — спрашиваю.
Агония отражается на ее лице.
— Я… Я не знаю. Я хочу Шамало. Вот, кто мне нужна.
Моя бедная пара.
— Она умерла, — мягко говорю я, накрывая ее руки своими. — Мы не можем вернуть ее мыслями или надеждами. Если бы это было так, она была бы в твоих объятиях даже сейчас. — Я протягиваю руку и глажу ее по щеке. — Но мы можем попробовать еще раз. Мы можем создать другой комплект. Резонанс хочет, чтобы у нас был еще один комплект. И, возможно, на этот раз у нас будет здоровый комплект, которого мы будем любить и о котором будем заботиться.
Айша отодвигается от меня, как будто обжегшись.
— Я люблю ее, — выплевывает она в меня, внезапно приходя в ярость. — Возможно, она прожила всего несколько часов, но я так любила ее. Я все еще люблю.
— Я тоже люблю. Неужели ты думаешь, что боль от горя принадлежит только тебе?
Ее трясущиеся руки прижимаются ко рту.
— Я так напугана, Химало.
Я знаю, что это так. Я точно знаю, о чем она думает. Она не боится быть связанной со мной — она боится, что все снова пойдет наперекосяк. О том, что та робкая, хрупкая связь, которая была между нами, снова разрушится из-за бесконечного горя. О потере. Принести что-то такое маленькое, такое хрупкое и такое любимое в этот мир только для того, чтобы это забрали у тебя так же быстро, как оно появилось. Ей не нужно ничего этого говорить. Я знаю. О, я знаю.
Я хочу этот комплект.
Я хочу свою пару, и я хочу свой комплект. Я хочу такого же счастья, как у других членов племени. Я думаю, как только в голове у Айши прояснится, она поймет, что это замечательная идея. Что мы не можем жить в страхе или горе, но должны продолжать жить и любить. Она поймет, что Шамало хотела бы иметь сестру или брата. Она бы хотела, чтобы ее родители были счастливы.
— Это хорошо, — говорю я ей и протягиваю руку, чтобы снова прикоснуться к ней.
Она отталкивается от меня, на ее лице появляется паническое выражение, и я понимаю, что все делаю неправильно.
Айше нужно время. Я медленно осознаю, даже когда мое тело пульсирует и ноет от потребности в ней, что я должен дать ей время. Чем больше я давлю на нее и подталкиваю к чему-то, тем больше ей хочется убежать. Она не любит, когда ее к чему-то принуждают — одна из причин, почему наш резонанс был таким плохим. Ей нравится, когда все решает она сама. Она упрямая, моя пара. Упрямая и великолепная.
Она смирится с нашим резонансом, но она должна прийти к этому в свое время.
Мое присутствие рядом с ней будет воспринято как давление на нее. Не на племя, которое считает, что мы должны быть вместе, а на Айшу, которая возмущена тем, что не выбирала меня. Я подозреваю, что она всегда чувствовала себя немного загнанной в ловушку со мной, как со своей парой. Я не охотник, и я не самый красивый и не самый умный в племени. Я спокоен, когда она жаждет возбуждения.
Однако я также терпелив. Я знаю, как работает мозг Айши. Чем больше я заставляю ее принять это, тем упорнее она будет бороться. Вот почему я не мог помочь ей, когда она горевала. Вот почему мне пришлось оставить наше спаривание.
Она не хочет, чтобы я был рядом с ней. Пока она не придет ко мне и не скажет, что хочет, чтобы я был в ее мехах, я должен дать ей пространство. Эта мысль причиняет мне боль, и я ненавижу, что это должно быть так. Почему я не могу взять свою вторую половинку на руки и обнять ее? Потереться носами и переплести мой хвост с ее? Почему все между нами должно быть борьбой?
Это меня утомляет.
Поэтому я беру ее дрожащую руку в свою и сжимаю ее.
— Айша, — говорю я низким и спокойным голосом. Я должен вести себя так, как будто на меня это не действует, как будто ее присутствие не сводит меня с ума от желания. — Ничего не нужно делать сразу. Я уйду и дам тебе время все обдумать.
— О чем тут думать? — спрашивает она, и в ее голосе слышатся горькие нотки. — Это уже решено. Я должна стать матерью, даже если мое тело не сможет вместить комплект, а моя пара возненавидит меня.
— Я не ненавижу тебя. — Ненависть — слишком сильное чувство, я не испытываю это к ней. Но я знаю, что пытаться удержать Айшу — все равно что пытаться удержать пригоршню снега: чем крепче я сжимаю, тем больше ее просачивается между моими пальцами и исчезает. — Отдохни, — говорю я ей. — Расслабься. Мы поговорим утром.
Мои медленные, ровные слова, кажется, наконец-то доходят до нее. Она кивает, ее движения отрывисты.
— Мне нужно время подумать.
— Я знаю. — Я в последний раз сжимаю ее руку. — Потрать столько времени, сколько тебе нужно.
И поскольку я люблю ее, меня здесь не будет, когда она, наконец, придет искать меня.
Клэр
День песни
— Нет, не ко мне! — я протестующе стону, когда один из колядующих подходит ко мне с подарком. — Я же не играю!
— Просто возьми это и наслаждайся, — говорит Фарли, встряхивая волосами. Она практически танцует от восторга из-за того, что я получаю неожиданный подарок.
Сегодня второй день празднования, и племя — как ша-кхаи, так и люди — с энтузиазмом включилось в празднование, что радует мое сердце. Длинный дом был украшен в пух и прах, и каждый дюйм этого места увешан самодельными гирляндами из семян или коры, а наше тонкое, грустное, розовое деревце в горшке торчит из отверстия в крыше самого домика, слишком слабое и неустойчивое, чтобы удержать звезду или ангела-верхушку. Это не имеет значения. День украшения удался на славу, и всем это понравилось. Были розданы первые подарки от «Тайного Санты» — извините, «Секретного дарителя подарков», и я видела, как люди хвастались новыми варежками, шарфами и делились угощениями от своих дарителей. Было забавно наблюдать за ажиотажем, и, кажется, никто не возражает, когда одного или двух особо не хитрых дарителей подарков ловят на «месте преступления». Все это добавляет веселья.
Сегодня второй день ужасной погоды, а это значит, что мы готовимся к следующему праздничному дню — Дню песни. Это смесь рождественских гимнов и летнего лагеря, когда мы все тусуемся у пылающего костра, жарим еду на шампурах и поем все песни, которые приходят на ум. Ша-кхаи ужасные певцы, у них нет слуха, и у них не так много песен, которые не были бы полностью сочинены на месте, так что большая часть фактического пения принадлежит людям. Впрочем, все это забавно. Всем понравилось, когда Тиффани спела «Ave Maria» (идеально, конечно, потому что Тиффани безупречна), и в настоящее время они наслаждаются бэтменовской версией Лиз — Jingle Bells’. Они с Джоси играют в игру, кто придумает самую раздражающую песню, потому что между ними двумя мы слышали «Джона Джейкоба Джинглхаймера Шмидта» (прим. «Джон Джейкоб Джинглхаймер Шмидт» это традиционный детская песня, родом из США и Канады. Песня состоит из одного куплета, который повторяется снова и снова), «Генриха Восьмого» (прим. английская песня, написанная королём Генрихом VIII в начале XVI века, вскоре после его коронации. Песня является самым известным его произведением, и стала популярной в Англии и других европейских странах во времена Ренессанса) и «Песня, которая никогда не заканчивается», которую ша-кхаи сочли совершенно неуместной. Уморительно. Мне весело… или, по крайней мере, было весело, пока не появился новый подарок.
