От заката до рассвета (СИ) - Инфинити Инна
— Да, — выдавливает из себя, пытаясь откашляться.
— А это, чтобы ты получше усвоила урок. — Я снова опускаю ее лицом в унитаз и нажимаю смыв. Затем за волосы оттаскиваю от унитаза и бросаю на пол.
Я вылетаю из их комнаты с по локоть мокрой рукой. Захожу в нашу спальню и закрываюсь на ключ. Флёр тут же ко мне подскакивает.
— Кнопка, что ты сделала с ней???
— Умыла ее. В унитазе. — Затем я резко хватаю подругу за руку. — Флёр, еще хоть раз ты попробуешь скрыть от меня что-то подобное и, клянусь, я сама лично заеду тебе. Ты меня поняла!?
— Да, — дрожит со слезами на глазах.
Я притягиваю ее к себе и крепко обнимаю. Она утыкается в мое плечо и начинает всхлипывать.
— Флёр, у меня нет никого ближе тебя, — скулю ей в шею. — Я никому не позволю обижать тебя.
— Я не хочу, чтобы у тебя были из-за меня проблемы. Ты ведь знаешь, что Сюзанна тоже не одна, за не стоит Аптекарь…
Аптекарь — Он же Лукас Гранде — один из самых авторитетных учеников нашей школы. Он на два года старше. Своё положение и кличку «Аптекарь» он заработал за счёт того, что торгует лекарствами. Его семья владеет сетью аптек по всей Франции, поэтому Лукас может достать абсолютно любой препарат. Даже рецептурный. Даже который имеет наркотические свойства. Именно последние и пользуются особым спросом в нашем интернате.
В этой элитной закрытой школе настоящая проблема с лекарствами. Медсестра работает только два дня в неделю с 12:00 до 16:00. Школа окружена лесом, а ближайший населенный пункт в 40 километрах. Поэтому если ночью у тебя поднимается температура, а своих лекарств нет, то помочь тебе может только Аптекарь. У него всегда есть жаропонижающие, градусники, капли в нос, спреи для горла и прочие препараты, которые помогают от простуды.
— Аптекарь не тронет меня, не переживай, — глажу Флёр по спине.
Конечно, я знаю, кто стоит за Сюзанной. И, конечно, я понимала весь риск, когда шла опускать ее головой в унитаз. Но у меня есть небольшое преимущество: Аптекарь искренне запал на меня и всерьёз хочет со мной встречаться.
Я иду в ванную, тщательно мою руку после чужого унитаза и быстро переодеваюсь в школьную форму. Сюзанны на завтраке нет. Мы, как обычно, сидим за столом вчетвером: я, Флёр, Себас и Андре. Мальчики напротив девочек.
Я украдкой смотрю на Себаса, пока он вяло ковыряет кашу. Сильные руки, сильная грудная клетка. Себ — полузащитник нашей школьной команды по футболу. У него чёрные волосы и темно-карие, почти чёрные, глаза. Намного темнее моих. Мои, как молочный шоколад, а его — как смоль.
— Кнопка, как выходные дома? — Участливо спрашивает Андре, отвлекая от рассматривания Себастиана.
— Как всегда, ужасно. Больше не буду ездить туда.
— Снова с сестрой цапалась?
— Ага.
— Вот же стерва она у тебя…
— И не говори.
— Я буду в Париже на следующих выходных. Дашь мне ваш адресок и ее фотку? Пообщаюсь с ней.
— Не надо, Андре, — я отмахиваюсь от него. Он хоть и не такой сильный, как спортсмен Себас, но тоже может ощутимо надавать по башке. Андре светловолосый парень с то ли серыми, то ли голубыми глазами.
— Почему?
— Потому что она не стоит того, чтобы ты тратил на неё своё время.
В этот момент звенит первый звонок на урок, и мы встаём, чтобы пойти в класс.
Глава 11. Ужин и желание
POV Егор
Наши дни
— Поплывем в сторону Эйфелевой башни и там выйдем, — говорит Селеста, когда мы занимаем свободные места.
— Когда ты последний раз так каталась по Сене?
— Ой, очень давно. Уже даже не помню, когда именно.
— А в каком городе ты родилась?
— В Париже.
— И почему ты переехала жить в пригород?
— Так сложились обстоятельства, — отвечает расплывчато и отворачивается к реке. Явно не хочет развивать эту тему.
— Ты любишь Париж?
— Не знаю… Я мало тут жила. По сути только, когда училась в Сорбонне. Это всего шесть лет.
— А где ты жила все остальное время, если ты родом отсюда?
— Я училась в закрытой школе-интернате. Она находится в 70 километрах от Парижа. Домой можно было ездить на выходных и на каникулах. Но я приезжала только на каникулах и то не на всех и лишь в раннем детстве. Когда стала постарше, я проводила почти все каникулы у своей лучшей подруги в ее деревне и с ее семьей.
Рассказ Селесты меня удивляет и заставляет посмотреть на нее.
— А почему ты училась в интернате?
— Моя мать думала, что это престижно, — на этих словах она горько хмыкает и отворачивается к реке.
— А почему ты не ездила домой на каникулах?
— Потому что у меня были сложные отношения с моей семьей. Я ездила домой только на летние каникулы. Осенние, зимние и весенние я проводила чаще всего с лучшей подругой, а иногда с другими двумя друзьями. Еще, бывало, мы все вчетвером проводили каникулы у кого-нибудь из них. Ну а на выходных я всегда оставалась в интернате, хотя практически все дети разъезжались по домам.
— Звучит тоскливо…
Селеста безразлично пожимает плечами.
— Поверь, лучше выходные в пустом интернате, чем с моей семьей. К тому же в школе была огромная библиотека. И ты даже представить себе не можешь, какое это наслаждение — читать книги в одиночестве, когда тебе никто не мешает.
Да, я точно не могу себе этого представить. Я-то особо никогда не любил читать.
— Знаешь, а я тоже один год проучился в закрытой школе в Лондоне. Моя мама так же думала, что это престижно. Меня туда в семь лет отправили. Но родители больше года без меня не смогли. Как только начались летние каникулы, сразу забрали меня домой и отдали в русскую школу. Но оказалось, что я не умею читать и писать на русском, поэтому пришлось снова идти в первый класс. Я в своём классе был самым старшим.
Она поворачивается ко мне и тепло улыбается.
— Значит, ты меня немножко понимаешь. Тебе нравилось в той школе?
— Я очень плохо ее помню. Но вроде нормально было, по семье скучал только.
— У тебя большая семья?
— Родители и два старших брата. А у тебя?
— Родители и старшая сестра.
Мне интересно спросить, почему у нее плохие отношения с семьей, но я не решаюсь. Все-таки это слишком личный вопрос, который не задают при первой встрече. Селеста дарит мне еще одну улыбку и отворачивается к реке. Я тоже решаю рассмотреть пейзаж.
А он очень даже ничего. Мы сейчас как раз проплываем Эйфелеву башню. Чего греха таить, она красивая. Да и Париж в целом норм, если бы тут было почище. Не Вена, конечно, но тоже сойдёт. Разок в отпуск можно съездить.
На этой мысли я сам себя одергиваю. С чего это вдруг я так заговорил?
Так, Кузнецов, не изменяй себе. Ты всегда считал Париж помойкой, вот и продолжай так считать. И вообще — тут все напоминает о Кристине. Хотя с момента знакомства с Селестой я, кажется, ее особо не вспоминал. Даже когда мы были у Лувра, куда я ходил вместе с Морозовой смотреть на «Мона Лизу».
— Мне никогда в Париже не нравилось, что он очень шумный, — вдруг говорит Селеста и снова поворачивается ко мне.
Я хмыкаю.
— Ты в Москве не была.
— В Плезире, где я живу, очень тихо. Но по закону подлости моя квартира находится ровно напротив детской музыкальной школы, поэтому после работы я вынуждена слушать то пианино, то гитару, то игру на барабанах. Сначала мне это казалось милым, а сейчас просто убивает. Дети в школе и так все силы высасывают, а тут еще эти концерты после работы.
Я не успеваю ничего ответить, потому что в этот момент наш трамвайчик подплывает к берегу и останавливается.
— Пойдём, — Селеста слегка касается моей руки, но тут же поспешно убирает ее, будто опомнившись. И я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать ей «Не убирай». Почему-то ее легкие прикосновения мне очень даже приятны.
Мы выходим на берег где-то за Эйфелевой башней и осматриваемся по сторонам.
