Эдуард Снежин - Повесть о несостоявшейся любви
Я деликатно промолчал, и так ясно, почему «никуда». С души слетели последние комья тяжести.
Сели в автобус, идущий по Курортному проспекту.
Мы молча смотрели в глаза друг другу.
«Так бы всю жизнь быть напротив тебя и чувствовать кружащий голову голубой туман», – думал я.
Денрадарий мы чуть не прозевали.
Еле успели выскочить из автобуса, Лене даже дверцей прижало ногу, но я успешно вырвал её из жерла хулиганки.
Девушка свалилась на меня и оказалась, ненароком, в моих объятьях.
Секунд пять смотрели мы близко в лицо друг другу, она справилась с желанием отдаться поцелую – большие глаза смотрели не мигая, если бы чуть-чуть дрогнули её ресницы, тогда бы…
Знакомые белые ворота, с двумя желтоватыми нишами по бокам, с балкончиками наверху. А сразу за ними – царство буйной зелени. Неширокие асфальтовые дорожки.
Мы спускались вниз, к морю.
Ровные травяные поля, на которые, как на экран, бросают тень собранные со всех сторон планеты деревья – все рядом, в одном месте.
Пальмы, итальянские пинии, бамбуки, дубы, туи, пихты, кедры.
Остановились у наклонённой смоковницы, у которой всегда толпились люди.
– Смотри, какая бесстыжая, обнажила розовую кожу и не стесняется, – сказала Лена.
– Природа не стесняется. Стесняться придумали люди.
– Зачем?
– Видишь ли, в обществе всегда существует неравенство.
Одни здоровые – другие больные; одни красивые, другие – уродливые; одни старые – другие молодые. Вот и создали запреты, чтобы не дразнить завистью одних к другим. Слишком могуча эта энергия – энергия зависти.
– Почему?
– Потому что происходит из-за сексуальной неудовлетворённости. Нерастраченная по прямому назначению сексуальная энергия преобразуется в зависть. У человека нет иной энергии, кроме сексуальной, и если вся она уходит в зависть…
– Всё! Первым делом по приезде в Томск – иду к ректору. Он точно примет тебя на должность зав кафедрой по эротике, место пока свободно.
– Благодарствую! Ехидная моя.
– Да нет, Дима, – стала серьёзной Лена. – Просто раньше я считала, что ограничения в одежде и сексе существуют для того, чтобы люди могли заниматься полезной деятельностью, не смущаясь голых тел.
– А ты была хоть раз на нудистском пляже?
– Нет. А что, в Сочи есть?
– А то! Вот обязательно затащу тебя. Посмотришь, там обнаженные люди спокойно занимаются обычными делами и не комплексуют.
– Наверно, в нудисты идут импотенты.
– Ну, уж. Просто нормальные люди умеют регулировать свои эмоции применительно к ситуации. А обнажение – ради единения с природой.
– Да уж, – вздохнула Лена, – я вот не сумела прореагировать адекватно тогда в гостинице, разделась… девка!
– Ой, какое извращение! – поморщился я, – ты и в постель с мужем полезешь одетой?
Лена с интересом взглянула на меня.
– С то… с мужем разденусь.
Я прямо засветился от фрейдовской оговорки, она не представляет мужем никого, кроме меня!
– Хочешь лимон? – издевнулась девушка. – А то такое блаженство на лице.
Я обхватил игрунью на нервах за тёплую талию и чмокнул в щёчку.
– Вот тебе, чтобы не зазнавалась.
– И тебе, – чмокнула она меня таким же поцелуем.
По поляне гуляли три важных павлина, которые никак не хотели распускать хвосты, не смотря на призывы зрителей.
Лена позвала негромко:
– Пава, пава!
Ближайший из павлинов сначала скосил один глаз и… подошёл к девушке.
– Ну распусти хвостик, я никогда его не видела, – сказала Лена и сыпанула на траву кукурузы из пакетика.
Павлин дернул глазом на зёрна, однако клевать не стал, повернулся хвостом к Лене, застыл на месте и, отряхнувшись для приличия, медленно раскрыл свой пышный разноцветный веер. Потом, так же медленно, начал разворачиваться, демонстрируя свой роскошный наряд. Толпа возликовала.
– Девушка, это он перед вами красуется! – закричал один мужчина из публики, – надо же!
– Ты бы и сам не прочь покрутить хвостом перед такой, – тихо заметил ему его приятель, но Лена расслышала и дёрнула меня за руку:
– Пойдём!
– Что ты смутилась? – сказал я, – удивительное дело, перед тобой даже павлины замирают.
– Ну, тебя!
Мы замерли у искусственной речки с ровными гранитными бережками, журчащей среди невообразимо плотной массы растительности. Снизу ярус густого кустарника, сверху над водой пальмы смыкают игольчатые листья.
– Куда она бежит? Пошли по течению, – предложила Лена.
Речка расширялась в живописные заводи, в них плавали лотосы и кувшинки. По берегам высились впечатляющие заросли папирусного бамбука.
В нижнем парке кусты зелени заходили прямо в самую воду озерка, по которому величаво скользили лебеди.
Посетители молча стояли, подолгу не произнося ни слова, потрясённые таинственной притягательностью этой тихой, неброской красоты.
Лена оперлась двумя руками на мою руку, почти вцепилась в нее. Я боялся дрогнуть мускулами даже на миллиметр, чтобы не разрушить прочную связь наших бившихся в резонанс сердец. «Настоящее единение познаётся не в движении, а в застывшем оцепенении тел, прислушивающихся к Вечности», – подумалось мне в тот момент.
– Смотри – лебедь и лебёдка, – прошептала наконец Лена.
Я не стал уточнять, я и так понял её мысль: это мы с ней отразились в воде в виде пары прекрасных птиц, благородных в своей верности и неразлучности.
– А если одна из них погибнет? – сжалась Лена, почти повиснув на мне.
– Тогда другая камнем бросится с неба и разобьётся рядом, – тихо ответил я.
Слёзы выступили на печальных глазах моей любимой.
– А у людей? У людей может быть такая любовь?
Я повернулся – осторожно, на полкорпуса, и молча прижал её к груди.
Лена доверчиво уткнулась в моё плечо, а я несколько раз погладил её по голове, как ребёнка.
– Пошли-и? – напевно произнесла она, подняв голову и заглянув мне в глаза.
– Пошли-и, – повторил я за ней и взял её за руку.
Не было ни объятий, ни поцелуев, но почему этот момент запомнился мне как самый пронзительный в моей жизни?
Набродившись, мы, наконец, решили из нижнего парка подняться на фуникулёре в верхний.
Под склонами тропической зелени сидели кругом такие же как мы влюблённые пары. Мы отправились искать свободную скамейку. Все ближайшие были заняты, но нет худа без добра – чуть дальше мы обнаружили скамью, вырубленную в туфовой скале, еле различимую сквозь ветви кустарника.
Сверху и сбоку от посторонних глаз скамью скрывали нависшие стенки грота, а спереди – густая спутанная зелень, сквозь которую всё же просматривалась изумительной красоты панорама – город и море.
