Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

***

Пока Слава прочно обосновался в доме у Максима, у нас не оставалось почти ни одной возможности не то что побыть наедине, но даже поговорить друг с другом без слушателей. В гимназии приходилось довольствоваться редкими минутами смазанных и торопливых поцелуев в гардеробе, в ещё не успевшей заполниться перед футбольной тренировкой раздевалке, на опустевшей к концу занятий лестнице. Мы перекидывались тоскливо-скучающими взглядами на переменах, поедали друг друга жадным взглядом во время обеда и смеялись глазами, картинно прощаясь около ворот.

Потому что спустя каких-то двадцать минут и миллион взмахов крыльями засевших в моём животе бабочек мы уже обнимались у меня в подъезде, где я всегда покорно ждала его, уткнувшись носом в запылённое окошко между вторым и третьим этажом и сгорая от нетерпения.

Это были самые прекрасные, приятные, незабываемые моменты каждого дня: почти грубо прижатая к стене спина, покрывающаяся мурашками от каждого чувственного прикосновения, холод нежно проводящих по лицу пальцев, отогревающихся на моей шее незадолго до того, как мне пора было заходить в квартиру, и губы, способные вытворять невероятные и восхитительные вещи. Не только целовать, как в первый и последний раз в жизни, а ещё шептать, пылко и будто задыхаясь, настолько правильные и желанные слова.

Наверное, стоило так болезненно сдерживать собственную невыносимую тягу к нему у всех на глазах, чтобы вечером тонуть в бесконечно повторяющихся «скучал, как же я по тебе скучал».

В целом, мы все удачно делали вид, что за последние месяцы ничего не произошло и ничего не поменялось. Общались все впятером, как в середине осени, ели за одним столом в школьном буфете, иногда выбегали в курилку на заднем крыльце в самых неожиданных комбинациях, хотя постоянно курил до сих пор только Слава, а Рита лишь изредка дёргала у него сигареты, не стесняясь приходить за ними даже в кабинет математического класса.

А порой, когда я дрожала от холода и адреналина от опасения оказаться застуканной в курилке завучем, Максим демонстративно затягивался и неотрывно смотрел мне прямо в глаза с немым вызовом. Знал ведь, паршивец, как сильно мне хотелось вырвать эту дрянь из его пальцев и яростно втоптать в снег, но такое поведение никак не укладывалось в рамки тех дружеских отношений, что мы поддерживали у всех на виду.

«Мне нужно чем-то занимать свои губы в течение дня, чтобы дотерпеть до вечера», — ехидно комментировал он мои нерешительные попытки как-то обсудить его внезапно проявившуюся дурную привычку. И мне не оставалось ничего иного, кроме как захлопнуть рот и смириться с таким раскладом.

Ему же приходилось мириться с постоянной компанией Наташи и балансировать на тонкой грани сарказма, не скатываясь в глубокую яму агрессии по отношению к ней. И мне не надоедало благодарить его за это изо дня в день: нашёптывая «спасибо» между поцелуями за первым же укромным уголком, крепко сжимая его ладонь, когда никто не видит, или убирая с его плеча несуществующую пылинку и при этом случайно задевая шею, чуть поглаживая её костяшками пальцев.

Мы не делали ничего особенного, но какие-то слухи, домыслы, сплетни всё равно начинали просачиваться и занимать умы наших одноклассников. Таня Филатова изощрялась в стремлении побольнее задеть меня своими ехидными замечаниями о том, что, как бы я ни старалась, привлечь внимание Иванова мне всё равно не светит. Что было очень странно и даже смешно, ведь именно он с самым невозмутимым видом мог прийти к нам в кабинет и торчать возле меня всю перемену, впрочем, общаясь при этом исключительно подколками, как в старые и не-добрые времена.

Намного хуже пришлось Марго, на чью долю выпала вся волна негатива: презрительный прищур Димы, вышедшего с каникул с огромной кровавой коркой на нижней губе, оставшейся после её укуса, лютая ненависть со стороны местных звёзд, быстро прознавших, на кого Мистер Идеальный Мудак променял их подружку Светку, а заодно косые взгляды большей части учеников нашей параллели, с удовольствием перетиравших любые вновь выдуманные подробности любовного треугольника Чанухин-Анохина-Романов.

Её нейтрально-дружеское общение со Славой на фоне всех домыслов и пересудов имело эффект бомбы с отсроченным запуском. Потому что все надеялись увидеть хоть какие-нибудь подтверждения самых смелых и нелепых теорий происходящего, будь то очередная драка, громкое выяснение отношений или хотя бы вскользь брошенная укоризненная фраза. Но за две недели ни разу не произошло ничего из ряда вон выдающегося, более того, сам Чанухин своим безукоризненно-отстранённым и лишённым всяких эмоций отношением к Рите и поразительным хладнокровием при встречах с Романовым доказывал абсурдность всех придуманных сплетен.

Они с Марго и правда общались как приятели. Даже не как друзья, которые искренне заинтересованы жизнью друг друга, готовы обсуждать общие интересы и вместе заниматься любимым делом часами напролёт или могут без веской причины прогуляться вместе до дома после уроков. Через эту обманчиво-стандартную стадию своих взаимоотношений они уже прошли осенью, а теперь их связывали какие-то странные, импульсивные порывы, выглядевшие естественно со стороны, но вызывавшие недоумение у нас, знающих настоящее положение дел.

Ведь у него всегда есть возможность одолжить запасной карандаш у кого-нибудь из своего класса, а не подниматься ради этого к ней в кабинет. И не так уж сложно найти для похода в курилку компанию чуть более подходящую, чем лишь изредка одалживающая у него сигареты Анохина, с недавних пор любые слова в их разговоре с удовольствием заменяющая на тишину и колечки дыма, ловко вылетающие изо рта.

А у неё не так много проблем с французским, чтобы день ото дня находился какой-то очень важный короткий вопрос, из-за которого нужно срочно влететь в математический класс порывом прохладного ветра, склониться над сосредоточенным Славой, без запинки выдающим правильный ответ, и вихрем унестись обратно, словно её там никогда и не было.

— Значит, сегодня у вас свидание? — заговорщическим тоном спросила Наташа и радостно улыбнулась, когда я смущённо кивнула в ответ.

Сегодня мы оказались на обеде одними из первых и, сидя за своим привычным столом, могли себе позволить бесцеремонно разглядывать до сих пор толпившихся в очереди учеников, а заодно и открыто разговаривать друг с другом, пока поблизости никого не было. Колесова кривилась, крутя в руках огромное ярко-зелёное яблоко, любезно вручённое ей мамой в качестве обеда — с тех пор как она вернулась от Яна, ей давали мизерные копейки карманных денег и пытались перевоспитать всеми доступными методами, включая психолога, ежевечерние разговоры «по душам» с крайне раздражёнными её поступком родителями и даже насильственным приучением к правильному питанию.

К счастью, моя мама не стала заниматься подобной чепухой, и столь полюбившиеся шоколадные конфеты появлялись в карманах моей куртки и на дне сумки как по расписанию, отныне выступая не только моим тайным средством снятия стресса, но и посильной помощью Натке, которая, как она сама утверждала, уже даже во сне видела картошку фри и румяную сладкую булочку.

— Это не совсем свидание. Скорее праздник в честь официального окончания очередного срока моего домашнего ареста, — я покосилась на Риту, последние несколько дней ещё более задумчивую и отрешённую, чем обычно. Наташа нашёптывала мне, что причина наверняка в стремительно приближающемся дне всех влюблённых, а Марго отбивалась от вопросов, оправдывая своё состояние просьбой завуча подобрать подходящую музыку для дискотеки в честь этого праздника, будто не понимая истинный смысл высказываемых Наткой предположений.

Я-то всё понимала. Испытывала лёгкое волнение в связи с этим дурацким и всегда прежде столь ненавистным днём, но чувствовала, что это — идеальная возможность сделать шаг вперёд в наших отношениях с Максимом. Предложить ему перестать скрываться, сделать что-нибудь такое, после чего наши истинные отношения и так станут ясны, дождаться каких-нибудь решительных действий с его стороны… да что угодно, лишь бы переступить уже ту грань собственного страха, на которой я топталась больше месяца, сжирая себя живьём день ото дня.