Дж. Уорд - Возлюбленный мой

Лэйла присела, но буквально на мгновенье, ибо неудержимая радость заставила ее снова вскочить на ноги. – О, да, действительно. В самом деле, так и есть. Он снова призовет меня сегодня, и я пойду к нему опять. Ах, моя дорогая сестра, ты представить себе не можешь... каково это – быть в объятьях огня, но оставаться невредимой и безмерно счастливой. Это чудо. Благословение.

Пэйн, снова повернувшись к воде, увидела, как нахмурились ее брови. – Могу ли я задать тебе один довольно нескромный вопрос?

– Конечно, сестра моя. – Лэйла подошла ближе и еще раз присела на белый мраморный край бассейна. – Все, что угодно.

– Ты уже думала о том, чтобы воссоединиться с ним? И не просто воссоединиться, а стать его шеллан?

– Ну… да. Конечно. Но я жду подходящего момента, чтобы затронуть эту тему.

– И что ты будешь делать... если он ответит отказом? – Когда лицо Лэйлы застыло, будто подобная мысль никогда не приходила ей в голову, Пэйн почувствовала себя так, словно собственной рукой сломала хрупкий цветок. – О, будь я проклята... Я не хотела тебя расстраивать. Я просто…

– Нет, нет. – Лэйла вздохнула, словно пытаясь взять себя в руки. – Я прекрасно знаю, что у тебя доброе сердце, и в нем нет места жестокости. На самом деле, именно поэтому я чувствую себя с тобой так свободно и могу говорить совершенно искренне.

– Прошу тебя, забудь мой вопрос.

Теперь Лэйла смотрела на воду. – Я... у нас пока нет  отношений.

Пэйн в удивлении приподняла/вскинула бровь. Воистину, если только само предвкушение и ожидание этого события вызывало такой восторг, то само действо должно быть просто невероятным.

По крайней мере, для женщины, что сидела сейчас перед ней.

Лэйла обняла себя руками, несомненно вспоминая, как на их месте были другие – сильные и мужские. – Я хотела, но он сдерживает нас. Я надеюсь... Я считаю, что это лишь потому, что он хочет воссоединиться со мной как положено, после церемонии.

Тяжелой тучей нависло предчувствие. – Будь осторожнее, сестра. Твоя душа очень ранима.

Лэйла поднялась на ноги, теперь ее улыбка была полна печали. – Да, так и есть. Но уж лучше мое сердце будет разбито, чем наглухо закрыто от чувств, и я знаю, что если чего-то очень желаешь, то надо просить об этом.

Женщина была настолько уверена и непоколебима, что Пэйн, в тени ее мужества, почувствовала себя маленькой. Маленькой и слабой.

Кем же она была на самом деле? Отражением? Или реальностью?

Пэйн резко поднялась на ноги. – С твоего позволения, я удалюсь.

Лэйла, казалось, удивилась, но низко поклонилась. – Конечно же. И, пожалуйста, знай, я не желала обидеть тебя своими бессмысленными речами…

Повинуясь порыву, Пэйн вдруг обняла Избранную. – Ты не обидела. Не волнуйся. И удачи тебе с твоим мужчиной. Воистину, ты станешь для него настоящим благословением.

И, избегая дальнейших разговоров, Пэйн быстро ретировалась. Она шла мимо общих покоев, быстрым шагом преодолевая путь через холм, на котором возвышался храм Праймэйла. Минуя это священное брачное место, в котором теперь никто и никогда не бывал, она вошла на мраморный двор, принадлежавшей ее матери, и направилась к колоннаде.

Скромного размера двери в личные покои Девы-Летописецы были совсем не тем, что ожидаешь увидеть при входе в столь священное пространство. Но опять же, когда весь мир принадлежит тебе, бессмысленно кому-то что-то доказывать , не так ли.

Пэйн не стала стучать. Учитывая то, что она собиралась сделать, неуместное вторжение туда, куда ее не звали, станет последним пунктом в списке ее прегрешений, если вообще могло им считаться.

– Мама, – требовательно позвала она, входя в пустую белую комнату.

Повисла долгая пауза, прежде чем она ответила, и голос ее был полностью лишен эмоций. – Да, дочь.

– Выпусти меня отсюда. Немедленно.

И не важно, какое наказание падет на ее голову за подобные речи, все лучше, чем влачить подобное бесполезное  существование.

– Вышвырни меня отсюда, – обращалась она снова и снова к глухим стенам. – Отпусти меня. Я никогда не вернусь обратно, если ты того пожелаешь. Но я не могу здесь больше оставаться.

Яркая вспышка света, и Дева-Летописеца предстала перед ней, но в не своих обычных черных одеждах. Более того, Пэйн была абсолютно уверена, что никто и никогда не видел ее мать такой, какой она была на самом деле – энергия без формы.

Без обычного сияния. Туманная дымка, словно рябь поднимающегося от пола тепла.

Эта неожиданная разница словно умерила гнев Пэйн. – Мама... отпусти меня. Пожалуйста.

Ответ Девы-Летописецы последовал далеко не сразу. – Мне очень жаль. Но я не могу выполнить твое желание.

Пэйн обнажила клыки. – Проклятье, просто сделай это. Выпусти меня отсюда, или..

– Не существует никакого «или», мое драгоценное дитя, –монотонный голос Девы-Летописецы затих, а затем вернулся с новой силой. – Ты должна остаться здесь. Этого требует судьба.

– Чья? Твоя или моя? – Пэйн разрубила рукой застывший воздух. – Я не живу здесь по-настоящему, так о какой судьбе может идти речь?

– Я сожалею.

На этом спор закончился – по крайней мере, так решила ее мать. Со вспышкой света Дева-Летописеца исчезла.

Пэйн закричала в огромную пустоту: – Отпусти меня! Будь ты проклята! Отпусти меня!

Часть ее ожидала, что за подобное она тот час же умрет на месте, и тогда все мучения кончатся к огромному ее облечению.

– Мама!

Когда ответа не последовало, Пэйн развернулась, выискивая взглядом хоть что-то, что можно со всей дури швырнуть об стену, но ничего под рукой не оказалось, и символизм происходящего так и кричал внутри черепной коробки: ничего, для нее здесь не было абсолютно ничего.

Подойдя к двери, она дала волю гневу и сорвала ее с петель, отбросив обратно в холодную, пустую комнату. Белая панель пару раз подскочила, а затем свободно пересекла неограниченное пространство, словно прыгающий по поверхности пруда камень.

Когда она гордо вышла к фонтану, то услышала несколько щелчков, и оглянувшись, увидела, как дверь сама собой встала обратно, волшебным образом закрепившись в своих же пустующих косяках. Все снова стало таким же, как было, ни царапины не напоминало о произошедшем.

В ней поднялась волна неконтролируемой ярости, от которой  сводило горло и дрожали руки.

Краем глаза, она увидела, как из-за колоннады показалась одетая в черные одежды фигура, но это была не ее мать. Это всего лишь Ноу-Уан несла в корзине подношения для Девы-Летописецы, из-хромоты она покачивалась из стороны в сторону.

Вид этой несчастной женщины, исключенной из рядов Избранных, подпитал ее гнев еще больше…