Маркиз де Сад - Жюльетта. Том II
Когда проводники спустились достаточно далеко, мы с Клервиль обменялись быстрым взглядом.
— Будем действовать хитростью? — шепотом спросила я.
— Нет, силой, — ответила она.
В следующий момент мы схватили Олимпию.
— Итак, сука, — сказали ей, — ты нам надоела; мы привели тебя в это место, чтобы расправиться с тобой. Под нами вулкан, куда ты сейчас отправишься живьем.
— Пощадите! — простонала она. — Что я вам сделала?
— Абсолютно ничего. Ты нам надоела, разве этого мало?
Мы сунули ей в рот перочинный нож, чтобы она прекратила свои стоны и горестные жалобы. Потом Клервиль связала ей руки шарфом, который мы захватили специально для этой цели; я связала ноги, и когда Олимпия оказалась в беспомощном состоянии, мы отступили в сторону и расхохотались. Из ее прекрасных глаз ручьями текли слезы, оставляя жемчужные капельки на ее величественной груди. Мы раздели ее и начали терзать ее тело: щипали белоснежные груди, кололи булавками ягодицы, вырывали из лобка волосы, а я откусила ей клитор. Наконец, после двух часов нескончаемых истязаний и унижений, мы взяли ее за руки и за ноги, поднесли к краю жерла и сбросили вниз. Она исчезла в кратере, и несколько минут мы слышали шум падающего тела, натыкавшегося на выступы, разбивавшегося об острые камни; постепенно шум стих, и воцарилась тишина.
— Вот и все, — произнесла Клервиль, которая продолжала мастурбировать обеими руками. — Черт меня побери, милая Жюльетта, давай ляжем на край вулкана и будем извергаться; ведь мы только что совершили преступление, совершили один из тех сладостных поступков, которые зовутся чудовищными. И если то, что мы сделали, действительно оскорбляет Природу, пусть она отомстит нам — ведь она может отомстить, если захочет; пусть произойдет извержение, пусть вскипает лава в глубинах этой преисподней и сотрет нас с лица земли.
Я не могла произнесли ни слова. У меня кружилась голова, я могла ответить подруге только страстными ласками. Она тоже замолчала. Сплетясь в жарких объятиях, изнемогая от восторга, лаская друг друга как взбесившиеся лесбиянки, мы, казалось, передавали друг другу душу через свои сдавленные, похожие на рыдания стоны. Несколько грязных ругательств, несколько богохульств — больше ничего не было слышно. Так мы оскорбляли Природу, насмехались над ней, дразнили ее и, торжествуя в своей безнаказанности и наслаждаясь ее равнодушием, мы надеялись на ее снисходительность только для того, чтобы еще сильнее ранить ее.
— Теперь ты видишь сама, Жюльетта, — заговорила Клервиль, которая первой пришла в себя, — как мало внимания обращает Природа на так называемые человеческие преступления, а ведь она могла бы уничтожить нас, когда мы были на седьмом небе от счастья. — Но она не сделала этого, поэтому успокойся: нет на Земле преступлений, которые могут разгневать Природу; скорее, все преступления выгодны ей, все для нее полезны; будь уверена, что она внушает нам злодейские мысли, потому что нуждается в злодействе.
Не успела Клервиль закончить свою речь, как из жерла взметнулся фонтан камней, которые дождем застучали вокруг нас.
— Ага! — сказала я, даже не собираясь подняться на ноги. — Это месть Олимпии. Это ее прощальный привет; она извещает нас о том, что добралась до самого чрева Земли.
— Нет ничего сверхъестественного в этом явлении, — заметила Клервиль. — Когда в вечно кипящую лаву падает что-нибудь тяжелое, происходит маленькое извержение.
— Давай перекусим и будем считать, что этот каменный дождь — не что иное, как просьба Олимпии отдать ей одежду.
Из ее вещей мы отобрали драгоценные камни, все остальное свернули и выбросили в кратер, где нашла последний приют наша подруга. Потом открыли корзину с продуктами. Из глубины вулкана не доносилось больше ни звука, следы преступления исчезли, Природа была удовлетворена. Когда мы спустились, внизу нас ждали наши проводники.
— С нами случилось ужасное несчастье, — заявили мы, подходя к ним со слезами на глазах, — наша несчастная спутница подошла слишком близко к краю и… Неужели ничего нельзя сделать, добрые люди?
— Ничего, — сокрушенно покачали они головами. — Нам не надо было оставлять вас одних, тогда этого бы не случилось. Теперь она погибла, и вы никогда больше ее не увидите.
Когда мы услышали этот жестокий приговор, наши слезы хлынули еще сильнее, и, заламывая руки, мы сели в экипаж. Через три четверти часа мы были в Неаполе.
В тот же день в газетах появилось сообщение о случившейся трагедии. Фердинанд приехал лично утешить нас, ведь он считал нас сестрами, любящими друг друга. Как бы развратен он ни был, ему даже не пришло в голову, что Олимпия стала жертвой наших козней, и мы оставили его в этом мнении. Лакеев княгини отправили в Рим сообщить родственникам о ее гибели; кроме того, мы передали с ними письмо, в котором спрашивали, что делать с драгоценностями погибшей, оцененными нами в тридцать тысяч франков, между тем как в действительности от нее осталось трофеев больше, чем на сто тысяч; но к тому времени, когда пришел ответ, нас уже не было в Неаполе, так что все имущество погибшей подруги досталось нам.
Олимпия, княгиня Боргезе, была нежной, доверчивой, впечатлительной женщиной, любившей наслаждения, обладавшей распутным темпераментом и извращенным воображением, но ей недоставало глубины и непреклонности там, где дело касалось принципов; она оставалась добычей предрассудков, в любой момент она могла вернуться в лоно добродетели и только поэтому была неподходящей компанией для двух развратных до мозга костей особ.
Между тем нас ожидало дело, еще более серьезное и опасное. Наутро начинался день, который мы выбрали для штурма сокровищ супруга Шарлотты. Весь вечер мы с Клервиль посвятили приготовлениям: припасли дюжину сундуков и ящиков и вырыли большую яму в своем саду; все было сделано под покровом темноты, и первым, кто нашел в ней могилу, стал землекоп, которому мы размозжили голову, как только он закончил работу. «Либо вообще обходитесь без сообщников, — советовал Макиавелли, — либо избавляйтесь от них, когда они выполнят свое предназначение».
Наступил условленный час, и под заветным окном остановился экипаж. Мы с Клервиль, одетые в мужское платье, сами сидели на козлах: слуг мы заранее отпустили на всю ночь и посоветовали им повеселиться за городом. Шарлотта уже ждала нас: она настолько сильно желала получить обещанный яд, что решила не давать нам никакого повода для упреков. Целых четыре часа она спускала на веревке набитые деньгами мешки, которые мы укладывали в сундуки, наконец сверху раздался громкий шепот, известивший нас о том, что в казне ничего больше не осталось.
