Александр Просвирнов - Тайны одной усадьбы
Она не сразу поняла, что госпожа связывает ей руки и ноги, а когда опомнилась, было уже поздно. Скосив глаза, она увидела в руках у барыни кнут, который со свистом опустился на ее роскошную попку. Нестерпимая боль пронзила тело, но, стиснув зубы, девушка промолчала. Только слезы потекли из ее глаз. Барыня стегнула Дуню еще несколько раз и, не дождавшись ни одного вскрика, отбросила кнут и присела рядом на корточки, с холодной улыбкой глядя в глаза девушке. Весь хмель остался в парной, и взгляд ее был чистым и ясным.
– За что, барыня? – сквозь слезы спросила Евдокия. – Аль плохо вам служила?
– Она еще спрашивает, сучка! – злобно прошипела госпожа, и Дуня испуганно замолчала, впервые услышав из уст барыни такое грубое слово.
– Она еще спрашивает, грязная б…на! – продолжала хозяйка, и глаза ее налились кровью. – Совратила барина, да еще заставила его этот разврат фотографировать! А ты знаешь, что сейчас с тобой будет?
Она показала девушке полый коровий рог и железный прут.
– Понимаешь, что это значит? Где уж тебе! Сейчас объясню. Прут я положу в печь, он раскалится докрасна. А этот рог воткну в твою грязную развратную жопу, через него всажу раскаленное железо и выжгу твои паскудные б…ские кишки. Ни один доктор не найдет ожогов на теле, а я скажу, что ты пьяная угорела в бане. Да и кто будет с тобой разбираться?
От таких слов все тело Евдокии покрылось холодным потом. Внизу живота появилось неприятное ощущение, и в ту же секунду желтый фонтан хлынул между ее ног, и под лавкой натекла большая лужа.
Барыня брезгливо повела носом и отошла подальше.
– Обоссалась, стерва! Сейчас ты у меня обделаешься!
Госпожа унесла железный прут в парную, вернулась и вновь взяла в руки кнут. Но Евдокия, помертвевшая от страха, уже не чувствовала боли, хотя барыня, словно озверев, хлестала ее еще и еще. Наконец, Натали отбросила кнут и о чем-то спросила. Евдокия ничего не поняла, и тогда госпожа окатила ее ведром холодной воды, а в рот сквозь стиснутые зубы влила немного вишневой наливки. Дар речи вернулся к Дуне, и она с ненавистью посмотрела на стоящую рядом с ней растрепанную голую фурию со сверкающими глазами.
– Что ж, убивайте меня, барыня! – неожиданно резко и четко сказала Евдокия. – Убивайте бесстыжую б…! Оно, может, и лучше. Все равно отдадут меня скоро замуж, будет мой мужичок водку жрать, да лупить меня до полусмерти. А с барином я хоть немного настоящую жизнь увидела, ласковое обхождение почувствовала. Теперь не жалко и помирать. Только глаза и рот мне завяжите, чтобы я того железа раскаленного не видела, да крика никто не услышал. Вот и все, о чем я вас прошу перед смертью. И еще одно скажу вам, барыня. Кабы вы были с барином хоть на четвертинку так же ласковы, как я, никогда бы он на простую крестьянку не позарился.
Она отвернулась от госпожи и замолчала. Натали отшвырнула ногой брошенный кнут, присела на другую лавку и вдруг горько разрыдалась. Слезы полились настоящей рекой, словно внутри прорвало какую-то плотину, и все невыплаканное за две недели хлынуло настоящим половодьем. Евдокие вдруг стало жаль ее и, позабыв страшные угрозы хозяйки, она тоже расплакалась.
Но вот барыня вытерла глаза, снова подошла к Дуне и… освободила ее от пут.
– Убери здесь все, вымойся и поговорим по-человечески, – тихо сказала она. – Прости меня, если сможешь.
– Не сердись, Дуня, за все, что я тебе наговорила, – грустно начала разговор Натали. – Постарайся меня понять. Ты не представляешь, какую боль я испытала, увидев дагеротипы с тобой и Николаем Петровичем. Раздвинь ноги! – вдруг скомандовала она, внимательно посмотрела на девичью плоть и тоже раздвинула бедра.
– А теперь скажи, что у меня не так, как у тебя. Поперек или под углом? Ничего подобного. Почему же барин польстился на тебя? И что это за недостаток ласки с моей стороны?
– Вам лучше знать, барыня. Не мое это дело. Может, вас ему не хватало.
– Он что, это говорил?
– Да что вы! Как-то недавно хотела что-то такое спросить, барин очень разгневались. Но я сама чувствовала, что у вас с ним не все в порядке.
– Странно слышать такие рассуждения от простой крестьянки, но, возможно, в чем-то ты права, – задумчиво произнесла Натали. – Кузина предупреждала меня, что это важная часть жизни, а я пропустила мимо ушей. Да и в книжках, что ты мне прочитала, все только этим и занимаются. К сожалению, в них я почти не видела настоящих чувств, а только животное влечение. Увы, я его не испытываю, и мне казалось, что мужу вполне достаточно моей истинной горячей любви. Получается, что все должно быть в гармонии. Но как ее добиться? Боже мой, я спрашиваю совета у темной крепостной крестьянки! А нужно было бы выяснить все у Мари. Ладно, я не желаю вдаваться в подробности, когда у вас это началось с барином и сколько продолжалось. Я хочу, чтобы ты научила меня своим женским премудростям. Сколько тебе лет?
– Девятнадцать.
– Видишь, а мне уже двадцать четыре, я несколько лет замужем, у меня двое детей, но вынуждена спрашивать у тебя совета: как мне тоже стать желанной, как самой узнать радость плотской любви?
– Барыня, да разве вы не желанны для Николая Петровича? Но как вам самим добиваться этой самой радости… Нешто я могу это знать?
– Придется придумать. Это твой единственный шанс остаться работать в доме, иначе отправишься вместе со всеми на поля, можешь не сомневаться.
– Ложитесь, барыня, на лавку, – вздохнула Евдокия. – Попробую что-нибудь придумать своим глупым холопским умом. Только вы ничему не удивляйтесь и не отталкивайте меня. Думайте, что я какая-нибудь докторша.
Она наклонилась над лицом госпожи и поцеловала ее в губы.
– Что-нибудь почувствовали? – поинтересовалась она, но та в ответ только пожала плечами.
Евдокия потрогала миниатюрные грудки хозяйки, которых никогда не касались детские губы. Яркие розовые сосочки остались мягкими, и девушка даже не стала ничего спрашивать. Поглаживая живот и бедра госпожи, она пристально смотрела в ее глаза, но не обнаруживала в них и тени заинтересованности. Раздвинув бедра барыни, Евдокия принялась умело играть ее женским тайником, нежно поглаживая каждую складочку плоти и массируя едва заметный мягкий холмик среди волос.
Ничего не помогало, и тогда Дуня прильнула к этому месту языком. Хорошо помня уроки госпожи Мари, она старательно и нежно ласкала сочные складки, которые в конце концов, хоть и едва заметно, начали разбухать.
– Госпожа, неужели вам это не приятно? – поинтересовалась девушка, приподняв голову.
– Я не знаю, – ответила та. – Немного хорошо, но это совсем не то, что описано в “Фанни”.
