Беспредел в школе Прескотт (ЛП) - Стунич С. М.

Не для таких, как Эрик Кушнер. Или Тинг. Но, полагаю, поэтому они и мертвы, а Скотт Ванн нет. Принуждение несовершеннолетних подростков к съемкам порнофильмов в прямом эфире — это довольно плохо, но он никого не насиловал, насколько нам известно.

Я развернула конверт. Мои клятвы были написаны на нем шариковой ручкой. Немного чернил размазалось, но это не имело значения, потому что я все равно могла прочитать их. Черт, я все еще знала, что хотела сказать, не читая этого вообще. Но мне становилось лучше, когда притворялась, что читаю слова с листочка.

— Здесь слишком темно, чтобы ты смогла прочитать хоть что-то, — возразил Виктор, поднимая свою голову, чтобы взглянуть на клочок бумаги.

Я разгладила сложенный край, чтобы ему было лучше видно страницу. Лунный свет рассыпался по ней серебристыми полосами. Я вполне могла это прочитать.

— Мне даже не нужно это читать, чтобы сказать, — в любом случае я дала понять, мои руки тряслись. Быть уязвимой это не по мне. Уязвимость никогда не была мне во благо. Я позволила себе быть уязвимой с Пенелопой, и она умерла. Я позволила себе быть уязвимой с Аароном, и он бросил меня. Большой выдох. — Можешь снова повторить свои? — попросила я, и Вик рассмеялся.

Он потерся лицом о мое колено, и издал маленький выдох облегчения.

Он повторит. Знаю, что повторит.

— Конечно, но ты наденешь платье.

Он поднялся, нависая надо мной таким образом, который я бы описала защищающим. Вик, несмотря на свое поведение мудака, хотел заботиться обо мне. Это я знала точно.

— Придурок, оно покрыто грязью с кладбища и спермой, — проворчала я, но на самом деле все было не так уж плохо. На самом деле ему просто необходима химчистка. Заплатив за него шесть тысяч долларов, будьте уверены, что я почищу его и надену снова.

— Надевай, Бернадетт, — приказал он мягко, обходя мен и направляясь к балкону.

Он вышел наружу, еще больше омывая свое тело в серебристом свете луны, подчеркивающем все татуировки и усиливающем размер мышц.

Я поднялась и сняла черную кружевную ночную рубашку, надевая платье вместо нее. Трусики меня не волновали. Виктор просто сорвет их и выбросит. Босые ноги парили над мраморной плиткой на полу, когда я шла к своему мужу, чтобы встать рядом.

— Понимаю, почему ты скрыл свои от Офелии, — сказала я, и он нахмурился, обращая внимание к морю. Несколько елей Ситка и береговых сосен усеивали край участка, но это не стоило крови невинных. — Эта женщина — гребаная акула, Вик. Правда, она пугает меня до чертиков. Что мы будем с ней делать?

Он лишь покачал головой, пропуская свои татуированные пальца через волосы. Я немного приблизилась, чтобы, вдыхая, могла чувствовать этот мужественный мускусный запах, а не только соль, песок и море.

— Этой ночью больше никаких дел, — проговорил, смотря на меня и резко выдыхая. Виктор управлял своим гневом, как и всегда, как он сделал сегодня на переднем дворе, когда я бросила ему вызов, а он прижал меня к дереву. Он — мастер в контроле своего темперамента. Осмелюсь сказать, даже лучше, чем Оскар. — В этом проблема Хавок. Всегда есть кого похоронить, есть кто-то, кто хочет похоронить тебя, и куда более продуктивный способ провести время, — он снова рассмеялся, этот звук был настоящим определением АСМР[5] для моей души. — Иногда ты просто хочешь трахнуть свою девушку, понимаешь, о чем я?

Я ухмыльнулась, засовывая свою правую руку в карман, а в левой держала список.

— Не совсем. Вполне уверена, что родилась проклятой, потому что мне нравятся парни. Если бы только сексуальную ориентацию можно было выбирать.

Я покачала головой, когда Виктор ухмыльнулся в ответ. Око за око, так он сказал своей матери, но на самом деле это я и он в двух словах.

— Ты тянешь время, — сказал Виктор и не ошибся. Мысль о том, чтобы прочитать ему, что написано на листочке, наполняет меня ужасом. Он обернулся, облокачиваясь локтями на перила за ним, и посмотрел прямо на меня. — У нас будет еще одна свадьба, когда я получу свое наследство. И мы пригласим каждого сопливого придурка-миллиардера, которого знает моя мама. Она будет чертовски готической и напугает их всех до чертиков. Потому что, знаешь, мне недостаточно владеть уважением учеников старшей школы. Мы будем контролировать подземный мир, Бернадетт. Будем править им, — Виктор взял меня за руку и притянул ближе, выравнивая наши тела. Когда посмотрел сверху вниз в мои глаза, мое сердце остановилось. Потому что он обладал властью делать так. Владел моим сердцем и знал это. — Когда это время наступит, я скажу это всем присутствующим.

— О, пожалуйста, — пробормотала я, но, опять-таки, мои слова были мягкими, спокойными как волны океана.

Виктор выпрямился, кладя свои руки по обеим сторонами моего лица.

— Нет, послушай, — сказал он, но давление на моих щеках было нежным. Этими руками он может разбивать черепа или прижать меня к себе и обнять. — Офелия не сможет на самом деле понять, как ты важна для меня, пока нет. Она не может знать глубину того, что я чувствую. Если узнает, она сделает все, что в ее силах, чтобы разрушить нас.

— Никто не может разрушить нас, Вик. Мы уже сломлены, — сказала, и он заткнул мой рот поцелуем, оставляя задыхаться в его руках.

— Бернадетт, ты — движущая сила, стоящая за каждым моим действием, — повторил он, и я задрожала от звука глубокого голоса. Он мерцал в воздухе и проникал в меня, заполняя каждую трещину, каждый пробел. — Всегда была. Я никогда не смогу в достаточной мере отблагодарить тебя за это, — Вик целовал каждое из моих закрытых век, и я улыбнулась. Еще мне было немного не по себе, зная, что должна также уязвимо открыться для него, когда настанет мой черед. — Без тебя у меня не было бы причины. Причины жить. Причины сражаться. Причины преуспеть. Ты — кислород в моей крови и заряд, заставляющий мое сердце биться.

Весь воздух из легких ушел, и позволила боли от того, что не дышала, обжечь меня на мгновение. Я не имела в виду саму боль, а первый вдох, который сделала, когда наконец нашла в себе мужество снова втянуть кислород в легкие.

— Хоть я и не заслуживаю тебя, — продолжал он, когда перестала пытаться задержать дыхание на долго. Виктор тоже знал, что я делаю это, но он не торопился. Вместо этого растягивал каждое слово, словно моя душа была куклой вуду, а он вставлял в нее иголки. Каждая причиняла боль, но потом расцветало ни на что не похожее удовольствие. — Хоть моя любовь и эгоистична, я хочу, чтобы ты доверяла мне. Закрой глаза и чувствуй свободное падение, Бернадетт. Позволь мне поймать тебя.

Я открыла глаза в тот же момент, как вдохнула, наполняя свои легкие сладким, холодным зимним бризом. На мгновение стало так хорошо, что споткнулась. Вик держал меня. Он наклонился и поцеловал внешнюю сторону моей шеи, посылая огонь в кровь.

— Позволь мне быть твои мужем, и, блять, я клянусь, что буду любить тебя пока мир не уйдет в темноту и глубже, в звезды.

— Другие парни знают, какой ты мягкосердечный засранец? — прошептала я, но это было отвлекающим маневром, и мы оба это знали.

Виктор не был мягкосердечным засранцем, он был нежным только для меня. Я должна помнить об этом.

— Позволишь, Берни? — спросил он, целуя меня в ключицу. Я не потрудилась надеть прилегающий кусочек платья, горло и грудь были обнажены и готовы к его ядовитому поцелую. — Останешься ли ты со мной, пока нас не похоронят в одном и том же гробу, на одном и том же участке, на одном и том же кладбище?

— Ты ненормальный, — пробормотала и не могла противостоять его давлению, и он это знал. — Позволю. Я согласна.

Виктор ухмыльнулся, кладя свои руки на верхние части моих и поглаживая их вверх-вниз, немного согревая.

— Никогда не устану слышать, как ты произносишь это, — сказал он мне, немного хихикнув, когда мои щеки покраснели.

Даже в тусклом лунном свете, наверняка, видно, что я смущена и мне неловко. В ту первую ночь, когда Вик поклялся мне и попросил услышать мои обещания, все, что я сделала — это схватила его и затащила в постель.