Неоспоримая | Я куплю тебе новую жизнь
Только не Аравину напоминать об этом Труханова.
– Андрей, значит ли это, что вы не волнуетесь о чемпионском поясе, который выставляете на кон? – задала вопрос активная молоденькая журналистка.
Труханов коротко вдохнул, посылая в толпу дежурную ухмылку.
– О чем мне волноваться? Стальной Волк в ответ выставляет свой. Это хорошая сделка, – деловито заключил он. – Четвертого сентября я вернусь домой с двумя. Запомните.
– Егор, что вы можете на это ответить? – не унималась журналистка.
Аравин подался ближе к микрофону.
– Неблагородное это дело – комментировать соперника. Обидится. Расстроится. Потеряет настрой, – говоря это, он улыбался, вызывая у активистки легкий припадок смущения. – А если серьезно, я не люблю сотрясать воздух пустыми обещаниями и давить психологически. Я работаю на ринге, не на публику. Придет время – встретимся. Там все поймете, – голос ровный и уверенный. – Труханову совет, – скрестился с противником взглядом, – больше внимания отдать подготовке.
Мышцы на лице Динамита нескладно заиграли, пока тот боролся со вспыхнувшим раздражением. Сначала он склонился к микрофону, явно собираясь чем-то апеллировать, но, быстро передумав, лишь коротко качнул головой. Послав Егору предупреждающий взгляд, повернулся к своему тренеру.
На ринге Аравин привык рвать противника, подобно зверю. Становясь на настил, шел до конца. До победы. Забывал об опасности, боли и человечности. Работал на грани опыта и инстинктов.
Но пресс-конференции вызывали у него сплошное глухое безразличие. И не было ему сейчас дела ни до самого Труханова, ни до его злости.
А потом…
Вкрадчивые слова Динамита, во время финальной дуэли взглядами[3], влетели в него словно скоростной поезд:
– Я знаю твой маленький грязный секрет, Волчара. Твоя девчонка красивая, но я не думал, что ты настолько *бнутый на голову, чтобы рисковать всем. Кто она тебе? Сестра? Племянница? С какого возраста ты ее трахаешь?
Психологическое давление, вызов, попытка разглядеть слабости соперника, морально сломить его – вот, что являлось основными составляющими дуэли взглядами. Но Аравин всегда относился к подобному ритуалу спокойно. Не напрягаясь физически, выдерживал битву, отталкивая своим тяжелым холодным взглядом кого угодно.
В этот раз ему с трудом удалось сохранить на лице стабильную маску. Только осознание фатальности демонстрации своей уязвимости держало в руках. Бровью не повел. Слова не вымолвил.
Выходил из зала, словно сквозь горячий туман шагая. В голове интенсивно пульсировала одна единственная команда: вернуться и разорвать Труханову пасть. Но Аравин намеренно неспешно шел вперед. Лениво сунув одну руку в карман брюк, делал широкие, но размеренные шаги.
Внутри зверел от ярости. Внешне цепенел от запертых в грудной клетке хаотичных импульсов и эмоций.
Натаныч волочился рядом. Опасливо представлял бешенство, что бурлит внутри Егора. Давление у Щукина подскочило, а лоб усеяли бисеринки пота. Как после произошедшего утихомирить Егора? Шурупы в мудрой голове усиленно завертелись в судорожной попытке разработать хоть какой-то план, способный оградить парня от разрушительных поступков.
– Ты слышал, что сказал этот *уй? – сдавленно выплюнул Аравин в салоне машины, не поворачивая головы к сидящему рядом тренеру. Мышцы лица стремительно сокращались от едва удерживаемой ярости.
– Слышал, – тяжело подтвердил Щукин. – Я тебя прошу, не заводись раньше времени. Труханов, конечно, мразь еще та… А нам такая реклама сейчас вообще не к месту. Нужно приспать эти слухи на корню, ты понимаешь? Чтобы между тобой и Стасей не происходило, разжигать этот костер категорически нельзя. Не дай Бог, просочится что-то существенное… Рванет так, что мама не горюй!
– И что ты, бл*дь, предлагаешь?
– Ты сам знаешь, – осторожно сказал Натаныч, опуская Егору на плечо руку. Но тот сразу же раздраженно сбросил ее. – Повремени со встречами до боя, – рука, сжатая в слабый кулак, так и повисла между ними. Понимал, что в таком состоянии Аравина трогать нельзя. – Для ее же блага. Ты же понимаешь, что Труханов использует любую возможность, чтобы унизить и очернить тебя.
Представил всю возможную бучу, реакцию Стаси… На себя плевать. Но понимал ведь, если увидит ее несчастные глаза, сорвется и натворит беды.
Только как взять эту паузу? Как не видеть ее? Не прикасаться?
– Нет, Натаныч. Бл*дь, нет! Я не смогу, – в голосе несвойственная парню бездыханная обреченность. – Сам знаешь, я, бл*дь, повернут на ней. Голову снесло. Не смогу держаться в стороне. Как я, нахр*н, ей объясню? Только не сейчас, когда… – понимая, что выхода на самом деле нет, сорвался, зло зашипев: – С*ка, я урою этого пид*ра! Под асфальт закатаю!
Рука Натаныча с непредвиденной силой схватила каменный кулак Егора.
– Управляй собой. Управляй гневом, – внушительно проговорил старый тренер. – Стальной Волк не поддается на провокации. Он сам провоцирует. Расчетливо вытаптывает помост ринга. Наблюдает. Играет. А потом нападает! Управляй гневом, сынок. Управляй собой.
Не часто случалось, что Щукин из них двоих выступал сбалансированной стороной. Но, все же, он, как никто, умел находить нужные слова для парня.
