Шарлотта Физерстоун - Грешный
Грязно и неестественно. Он — раб безумного желания. Пленник в тюрьме своих собственных страстей.
— Ты хочешь продолжить, не так ли?
Мэтью хотел этого, но как же он презирал себя за то, что так легко признает свои тайные желания!
— Ты ненавидишь меня за то, чем я с тобой занимаюсь, но не можешь противиться этому, правда? Ты не можешь заставить себя положить конец нашим запретным встречам, потому что тебе нравится то, что я делаю для тебя. Тебе по нраву уроки, которые я даю тебе.
Уоллингфорд уже задыхался от ярости и вожделения, разрывавших его изнутри.
«Я ненавижу вас, ненавижу, ненавижу!!!» — стучало в голове Мэтью, пока горячий язык скользил по раздутой головке его члена.
Он ненавидел все это, а главным образом себя, лежащего здесь, полностью отдавшегося прихотям своего мужского достоинства. Но уйти Уоллингфорд не мог, хотя знал, каким опустошенным и униженным будет чувствовать себя после этой запретной связи. Впрочем, сейчас Мэтью не мог думать об этом. Все его мысли сосредоточились на извергающемся фаллосе, слабеющем в руке его грешной, тайной любовницы.
Мэтью дошел до пика наслаждения, и теперь все его тело пульсировало, содрогаясь от мощных толчков. Низкий стон возбуждения, невольно слетевший с уст, привел Мэтью в ярость. Бесчестная любовница должна была устыдиться того, что сделала, но вместо этого она лишь возбудилась еще сильнее.
— Моя очередь.
Уоллингфорд чувствовал себя обессиленным и все же покорился воле своей мучительницы. Губы Мэтью оказались прямо напротив ее сочившегося влагой лона, которое само прижалось к его рту. Он облизывал и сосал, как его учили, слушая нарастающие стоны удовольствия. Его собственный ствол вновь стал твердым, и любовница опять принялась ласкать его грубой рукой.
Мэтью чувствовал, как кто–то наблюдает за ним. Ощущал чей–то плотоядный пристальный взгляд, буквально пожиравший его тело. Рука шлепнула Мэтью по ягодицам — грубо, непристойно.
— Ты такой грязный, грешный мальчик, — простонала ненасытная любовница.
Уоллингфорд был сломлен, взбешен, унижен! Он чувствовал, как тайная спутница продолжает доводить его до экстаза, и еще раз изверг поток семени на руку, которая никак не выпускала его член.
Грязный. Грешный. Он никогда не сможет стереть этот позор. Уничтожить следы волнительного ощущения своего тела, охваченного неестественной страстью, с ее больными извращениями.
У Мэтью был секрет. Тайна, которую следовало скрывать, которую он хотел спрятать даже от себя самого.
— Вода, — прошептал ангельский голос, отгоняя старые воспоминания. Мэтью чувствовал, как его голову приподняли и бережно поддержали нежной рукой. Что–то осторожно прижалось к губам пациента, которые казались раздутыми и потрескавшимися, и он вздрогнул. Тут же в голове что–то яростно запульсировало.
Дезориентированный, утративший способность видеть, Мэтью оттолкнул руку и сжал губы. Куда он попал? Уоллингфорд из последних сил пытался вымолвить хоть слово, но вместо этого из уст вырывалось лишь рычание, разобрать смысл которого было невозможно.
— Вы в безопасности. Это всего лишь вода. Обращавшийся к нему голос был нежным, лиричным, с намеком на чувственность. Это был голос женщины, немного хриплый и манящий, и все–таки в нем звучали и властные нотки, заставившие пациента сделать несколько глотков чуть теплой воды.
Обладательница мягкого голоса пыталась заставить своего подопечного выпить больше, но тот отказался, и она помогла пациенту опуститься на кровать. Когда помощница склонилась над ним, чтобы взбить подушку и подтянуть повыше простыню, Мэтью почувствовал исходивший от нее приятный аромат. Мыло. Он потянул носом еще раз, стараясь прочувствовать запах, распробовать его. От этого ангела во плоти веяло чем–то свежим, чистым. Она явно не перебарщивала, как это делали многие другие женщины, выливая на себя флаконы цветочного масла и духов.
Мэтью нравилось, как пахла его благодетельница — незамысловато и все же соблазнительно. Когда помощница собралась уходить, Уоллингфорд сжал ее запястье, удерживая возле себя. Граф услышал прерывистое дыхание женщины, почувствовал, как часто забился ее пульс под его большим пальцем.
На мгновение Мэтью ощутил страстное желание этой прелестницы, жар ее тела, оказавшегося совсем близко, ее аромат… Это было неожиданно приятно и ново для него, обычно ненавидящего сгорать от вожделения к кому–то.
— Сэр, вы можете снова пораниться.
В голосе, все еще нежном и соблазнительном, вдруг послышалась сухость, так не подходящая к ее словам.
— Где я? — спросил Мэтью, облизывая пересохшие губы.
— В Лондонской больнице Медицинского колледжа, — ответила она, пытаясь освободиться от железной хватки пациента.
— Кто вы? — Мэтью схватил собеседницу еще крепче и стал притягивать к себе — до тех пор, пока не почувствовал запах крахмала, исходящий от ее одежды, и гонкий аромат женского тела, едва различимый под нотками мыла.
— Джейн.
Произнесенное ею слово взорвалось в мозгу больного. Такое простое, такое распространенное, такое обычное имя! Но при всей своей простоте и единственном содержавшемся в нем слоге Мэтью не мог не повторять ее имя про себя, восхищаясь, как экзотически и сладострастно оно может звучать.
— Джейн… — Уоллингфорд тихо и с наслаждением произнес имя своим низким голосом. Мэтью понравилась чувственность этих звуков, сказанных страстным шепотом. — Дже–е–е–ейн. — Он протянул слог, позволяя тому эхом отозваться в границах своего затуманенного мозга.
— А вас как зовут?
Мэтью пытался пробиться сквозь туман, опутавший его сознание, проиграть события ночи, но вместо этого лишь снова потерял голос. Несчастный был окончательно сбит с толку, его вынужденная слепота и опутавшая разум дымка заставляли его напряженно вслушиваться в надежде на то, что обладательница ангельского голоса снова заговорит с ним.
— Как вас зовут, сэр? Вы можете вспомнить свое имя?
Снова облизывая потрескавшиеся губы, граф смаковал то, как нежный голос струился по его телу словно мед, стекающий с ложки — медленно, золотистыми, завораживающими струйками, которые превращались в плавные волны.
И что, черт возьми, сделали с ним тут, откуда появились такие странные мысли?
— Сэр? — окликнула она, и беспокойство в нежном голосе подавило чувственные нотки.
— Мэтью, — наконец ответил он. Уоллингфорд услышал, как дыхание Джейн на мгновение замерло. Она знала. Понимала, что ее подопечный был не обычным человеком — аристократом. Ни один аристократ не назвал бы свое первое имя — ведь личности представителей высшего общества отождествлялись с их титулами. Мэтью не отдавал себе отчета в том, почему не сказал медсестре свой титул. Может быть, все тот же туман, окутавший мысли графа, мешал ему думать ясно. Впрочем, Мэтью мог поступить так по другой причине: здесь, с этой женщиной, одно имя которой уже будоражило воображение, ему хотелось быть кем–нибудь иным — любым, только не самим собой.
