Все друзья делают это (СИ) - Ручей Наталья

Вот и вся «ее» роль. Она просто занимает Филиппа, пока он не знает меня, а потом…

— Ань, — услышала рядом голос Никиты и поняла, что он имеет в виду, кивнула.

— Познакомь меня, — промямлила пересохшими губами.

Никита замешкался, и я начала нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. Мне надо скорее, мне надо поторопиться, потому что губы клоуна были так близко к губам Филиппа. А он ведь меня не видит, не замечает пока в этой гудящей толпе веселья, не знает, не понимает…

— Попей, — Никита буквально впихнул мне в руку стакан с минералкой.

Понятия не имею, как он нашел его в этом приюте алкоголя разных сортов и не отлучаясь от меня не на шаг. Но вода освежила, придала сил, я перестала сглатывать и ежесекундно прочищать саднящее горло.

— Спасибо, — порывисто обняла спасителя и поторопила: — Никит, пожалуйста! Я от нервов еле держусь на ногах!

— Вижу, — еще раз с сомнением взглянул на меня, а потом подвел к креслу, в котором, несмотря на рыжую наездницу, почти по-королевски весь в белом восседал его брат, Филипп.

Глава № 9

«Ну вот», — мелькнула суматошная мысль, — «ну вот я сейчас…»

Так удивительно, что он близко…

Звучала негромкая музыка, слышался чей-то заливистый смех, кто-то с кем-то кокетничал, кто-то кому-то что-то кричал. Бежали минуты, отражая чьи-то движения, а я словно застыла.

И жизнь моя замерла.

Я просто смотрела в глаза человека, который не понимал, кто я и почему смотрю на него вот так, безмолвно и откровенно, и в ожидании и…

Как?

Как он видит меня?

Хотела бы знать. Хотела бы, чтобы, как в сказке или в одном из романов мамы, он посмотрел на меня и тоже все понял. Как я.

Он и смотрел. Равнодушно. Не было ни интереса, ни удивления, ничего. Он терпеливо ждал, когда я смещусь в сторону и верну его взгляду простор.

Мне бы сказать, объяснить ему, мне бы взять его за руку и увести от этих людей. Их так много. Их слишком много.

И рыжая…

Рыжая на ногах у парня, от которого зашкаливал пульс у меня.

Моя соперница улыбалась, ровно дышала, спокойно рассматривала меня. Для нее все было привычным, как раньше. А для меня в эту минуту менялись местами планеты.

Сумасшедшее, непонятное чувство, что парень, которого я видела только раз, парень, с которым практически незнакома, вызывал у меня такие эмоции.

Я хотела шутить, хотела смеяться, хотела показаться ему остроумной, но единственное, что я могла — смотреть.

Смотреть на него и молчать.

И ждать.

Чего-то ждать. От него.

Прикрыла глаза, выравнивая дыхание, и услышала отрывистый женский смех. Не сразу и поняла кто это и с чего бы. С колотящимся сердцем бросила взгляд на Филиппа и увидела, что с тем же равнодушием он смотрит уже не на меня, а на младшего брата.

— Еще одна! — только заметив, что вокруг шеи Филиппа закручивается вторая рука рыжей девицы, поняла, что смеялась она.

Такой смех.

Противно же, и так близко к Филиппу, но он не просто терпит, а наслаждается…

Яркая незнакомка почти захлебывалась и булькала — ей хотелось одновременно и смеяться, и говорить. Погладив по щеке Филиппа, которого оседлала, она задорно и громко, перекрыв музыку, проголосила:

— Смотри-ка, еще одна малолетка пала у ног твоего обаяния!

И вот в этот момент туман, застилавший весь день мои мысли, развеялся, я пошатнулась на каблуках, едва не оправдав насмешливые слова рыжей девушки. Но от унизительного падения меня удержал Никита. Он стал не рядом, а за моей спиной, позволяя облокотиться о себя, прикрывая меня крепкими объятиями и словно подпитывая энергией теплых ладоней, что легли на живот.

— Не хватало, — склонившись к моему уху, фыркнул мой друг и ласково пожурил: — Я же тебе говорил, что на этой вечеринке будут одни недоумки. А ты: родня, родня, надо общаться с родней. Мой брат не видел меня несколько месяцев и, видишь, даже сказать ему нечего.

— Брат? — рыжая, собиравшаяся дать отпор наглецу, жеманно поправила конский хвост, заелозила на коленях Филиппа и растянула губы в улыбке. — А я — Альбина. Давно хотела, чтобы Филипп познакомил меня со своими родственниками, но он постоянно занят!

Ее глаза загорелись. Ну ясно — она думала, что у них все серьезно и всячески подталкивала парня к дальнейшему шагу. А он не считал нужным вводить ее в ближний круг. И, судя по взгляду, был удивлен, что этот «круг» неожиданно ввелся сам, да еще не один.

Глаза Филиппа оставили брата в покое, переместились на меня и произвели тщательный и дотошный осмотр за то время, которое девица потратила на заявления, как рада и счастлива. А потом он удивил не только меня, но и успевшего заскучать Никиту.

— Аня, — в бархатном голосе Филиппа не было удивления или вопроса, только уверенность, пришедшая через какое-то узнавание. Не успела я размечтаться, что это наша первая встреча врезалась ему в память, как он кивнул и уже уверенно повторил: — Та самая Аня, подруга Никиты.

Понятно.

Рыжую кудрявую девочку, которая вышла к нему на сцену, он не запомнил. Он был уверен, что видит меня впервые.

— Подруга! — фыркнул Никита, перекрыв мой разочарованный вздох. — У нас все гораздо серьезней.

— Вижу, — Филипп окинул меня долгим взглядом и подарил скупую улыбку. — Прости, я был уверен, что узнаю тебя по волосам цвета топленого молока и меда, но…

— Это кто так поэтично сказал? — немного ревниво вопросила Альбина и окинула меня критическим взглядом. — Да нет. Поменять волосы цвета меда и топленого молока на махагон сельский обыкновенный?!

В ее взгляде было столько пренебрежения, что я сама удивилась, когда стала оправдываться:

— У меня были обычные русые волосы!

Схватилась за пальцы Никиты, чувствуя, что готова взорваться — от разочарования собой и невозможности сказать то, что хочется.

— Неужели? — Филипп бросил взгляд за мою спину. — Другим иногда виднее.

— Кому, например?! — разозлилась, не смогла сдержаться, заметив, как Альбина смотрит на меня и покусывает ухо парня. — Ты ведь меня никогда в другом цвете не видел!

Я бы хотела, чтобы увидел. Мелькнула мысль, что если бы я была со светлыми волосами, со своим натуральным цветом волос, он бы не смотрел на меня, как на предмет старой мебели. Но потом мелькнула вторая мысль — какая разница? Дело не в цвете волос, а во мне.

Ему нравятся рыжие, и я вижу тому доказательство. Ему просто не понравилась я.

Я не была ему интересна сама по себе.

Я не была ему интересна даже как подруга младшего брата.

Не зацепила, не затронула, не запомнилась — так бывает. Да и зачем ему я? У него есть рыжая с красными ногтями, есть первокурсницы, которые падают от его обаяния.

А я держалась.

Благодаря Никите не сдавалась и не показывала того, как мне плохо. Другим не показывала. А мой друг чувствовал сам: неспешно поглаживал мои пальцы, выводил круги на запястьях, дул в разгоряченное ухо.

— Не видел, — согласился Филипп, когда я уже утратила нить разговора, забыла, плавая в своих мыслях.

А потом он вдруг улыбнулся мне. Так искренне и по-настоящему, что я поняла: возможный дальтонизм лучшего друга — не та проблема, на которой стоит заострять серьезно внимание. С этим живут спокойно и счастливо. В то время как мой покой утрачен окончательно и бесповоротно.

И буду ли я счастлива, уже зависит не от меня. Не только от меня — так будет точнее. Но и от светловолосого парня, который наконец рассматривал меня внимательно, но пока только как чужую подругу. От парня, на котором нетерпеливо ерзала не я, а другая. От парня, которого эта другая, взяв за руку, заставила подняться с кресла и теперь уверенно уводила в другую комнату.

Так легко.

И прочь от гостей.

Прочь от брата, которого он не видел два месяца.

Но самое главное — прочь от меня.

Я видела, прочитала по ее взгляду, когда она проходила мимо — она догадалась, поняла, она только потому и уводила Филиппа. Она готова была подарить ему быстрый секс, опасаясь, что его заинтересует нечто большее, нечто более значимое, и не с ней.