Андрей Неклюдов - Нефритовые сны
– Жизнь и кино – разные вещи, – убеждал меня собеседник. – Это только в кино так бывает: мужик бабу увидал – у него уже, как лом, хоть стену пробивай. А на самом деле мужики часто совсем не такие герои, как представляют себя в разговорах. Послушать женщин, так они между собой жалуются: у одной переночевал морячок и ушел, так ничего и не сделал; у другой хахаль сразу кончил, и все на этом. У меня тоже редко с какой бабой с первого раза хорошо получается. Обычно со второго, а то и с третьего. И от комплекции это не зависит. У нас водила один работает, здоровенный, как буйвол, рожа – три моих. Я ему говорю: «Ты, говорю, такой здоровяк! Вот баб, наверное, дерешь!» А он мне: «Какие бабы! Тo стоит, то не стоит… Я к ним и подходить боюсь. А то еще опозоришься только, начнут везде рассказывать… Так что живу с женой и баста».
– Так-то вот, – поучительно изрек попутчик. – А женщин разве поймешь? – продолжал он развивать свою философию. – Сейчас молодые девчонки смотрят, не какой ты, а что на тебе надето, какая у тебя тачка, и что в квартире: компьютер, видик… Для нее кайф – развалиться в кресле, курить дорогие сигареты, музычку слушать, попсу всякую, ликерчик попивать, а потом подружкам рассказывать: «Была тут у одного дурака (они же всех нас дураками называют) – „мартини“ угощал, порнушку смотрели – кайф!» Сам ты можешь быть последним кретином, городить ахинею – для нее это не важно. А бабы постарше… – в большинстве, и поглядеть не на что. На вечерах «Кому за тридцать» они рядами вдоль стен стоят, на все согласные. Но кому они нужны! Все хотят молоденьких… – Он печально покачал головой, как бы сочувствуя женщинам, которым за тридцать. – Ну, была у меня одна молоденькая. Сколько у меня с ней связь длилась – за все время ни разу не спросила: «Как ты, Коля? Как живешь?» И вот уже полгода у меня ни одной не было. И не охота опять какую-нибудь дуру к себе тащить. Ведь мне уже сорок. Еще каких-нибудь десять лет… – и он скорбно вздохнул, посмотрел на мельтешащие за стеклом огни автомобилей и добавил: – Да… Что еще я понял… Женщина не всегда даст мужику, который ей нравится или, по крайней мере, не сразу даст, помучит, заставит поувиваться, зато – даже очень приличная, красивая – может легко отдаться какому-нибудь дебилу, полуживотному с вонючими носками, у которого яйца заместо мозгов, – говорящий в сердцах сплюнул под сиденье. – Ей перед таким не стыдно. Для нее он – все равно что инструмент, вибратор, всегда готовый к действию.
Он много еще чего излагал, пока я не вышел, не все мне запомнилось, да не все я и слушал, но в тот момент, помню, мне подумалось: «Это я такой вибратор». Хотя чуть погодя я сам же себе возразил: если я и вибратор, прибор, то прибор весьма чувствительный, тонко сработанный и отлаженный (и уж тем более в чистых носках). Прибор, который не только удовлетворяет, но исследует, ищет в женщине сокровеннейшую струнку, чтобы настроить ее и сыграть на ней лучшую на свете мелодию. Потрепав этак по загривку свое самолюбие, ощущая свое несомненное превосходство над тем говорливым мужичонкой, свое почти совершенство, я бодро шагал по улице в сладостном самоупоении, подмигивая встречным девушкам, подхватывая и унося с собой их смущенные или кокетливые улыбки. И мне вдруг стало до предельности ясно, что я никогда не испытаю на себе то, что чувствовал и на что сетовал тот случайный попутчик, и никогда не буду смотреть на женщин его горестными глазами. И не только потому, что я – более совершенный инструмент (и женщины это сразу угадывают), а, скорее, потому, что мне никогда не будет сорока лет… Потому что красочный обманный сон для меня предпочтительнее вашей тусклой рассудочной яви.
Лист XVIII
Бытует мнение, будто эротические сны – следствие длительного воздержания.[4]
Сказки для евнухов! Мне такие сновидения (чертовские сновидения, после которых, бывало, я весь день ходил сам не свой и не воспринимал то, что говорилось на лекциях) – мне они часто являлись в ночь, последующую за бурным и радостным соитием.
Важно было в этих снах – осознать, что это именно сон, а значит, всё можно! И еще – не пробудиться прежде времени, ведь после такого осознания сновидение, как правило, делается зыбким, капризным и легко может растаять, лишь подразнив своей радужной перспективой.
Итак, улица… Осторожно, без лишних движений, делая вид, будто продолжаешь верить в действительность происходящего, подходишь к любой женщине (во сне они почти поголовно хороши) и, опустившись перед ней на колени, склонившись к самым ее стопам, медленно распрямляешься, уже внутри платья, упоенно взбегая губами по ее ногам все выше, выше, пока не задохнешься от избытка восторга… Можно также войти в первый попавшийся дом и позвонить в любую квартиру, еще не ведая, какова она будет – та девушка, женщина, что откроет тебе. Но при первом же взгляде глаза в глаза она все поймет и, пятясь задом в глубину комнат, наконец рухнет и распластается перед тобой на широком мягком ложе.
Однажды, овладевая на мнимой улице, среди мнимых прохожих (ничего как будто не замечающих) такой же мнимой девушкой, я вдруг спросил у нее:
– Ты любишь меня?
– Нет, – спокойно отвечала она, и на меня как будто повеяло явью.
– Тогда почему же ты так легко отдалась мне, без единого возражения?
– Потому что это твой сон, – последовал невозмутимый ответ. – Я – твой сон, твое порождение, я вынуждена подчиняться, хочу того или нет.
Странные, не вяжущиеся с привычным представлением о снах слова… Помнится, мне даже подумалось спросонок: не являются ли встречаемые мною в жизни прелестницы также моим собственным порождением?
А в общем-то сны имеют немало преимуществ перед так называемой реальной жизнью. Там тебе не грозят такие сюрпризы, как «критический» период или беременность у женщины, ревнивый муж или СПИД. Во сне все проще, доверительнее… Например, встречаю я в том призрачном мире двух негров – парня и девушку – и в следующей сценке, уже в постели, негр огуливает со спины свою подругу, лежащую почему-то на мне, а она протяжно подвывает мне в ухо… И от этого щекотливые мурашки пробегают у меня по телу, как это бывало в детстве при игре в «испорченный телефон». Или снится, будто я забавляюсь на лоне природы с двумя прехорошенькими куколками. А рядом стоит дуб, внедрившийся главой в небеса, и с него свисает канат. И вот я, уклонившись от ласк моих обольстительниц, заставляю их карабкаться друг за дружкой вверх по этому канату, чтобы наблюдать, как когда-то на физкультуре в школе, их отчаянные потуги, экстаз и сладкую плотскую истому.
Впрочем, не все сны столь искусительны. Так, однажды мне приснилось, будто я вступил в сексуальные отношения с рыбой… Не могу сказать точно, с какой – с камбалой или плотвой, или таранью. Причем не сырой, а копченой, горячего копчения… Якобы она склоняет меня к интимной близости, хотя я не очень-то представляю себе, как к ней подступиться: рыба все-таки… Но она меня успокаивает, уверяет, что ей, мол, ничего особенного не требуется, достаточно лишь потрогать ее да погладить кой-где, и она уже будет «в кайфе».
