Э. Джеймс - Пятьдесят оттенков свободы
Элизабет открывает заднюю дверцу и жестом приглашает меня садиться.
– Ваш телефон, миссис Грей? – спрашивает она, настороженно наблюдая за мной. Я отдаю ей телефон, и она швыряет его в ближайший мусорный бак.
– Это собьет собак со следа, – самодовольно заявляет она.
Кто эта женщина? Элизабет захлопывает дверцу и усаживается на водительское сиденье. Я тревожно оглядываюсь, когда она выезжает на трассу, направляясь на восток. Сойера нигде не видно.
– Элизабет, деньги у тебя. Позвони Джеку. Скажи ему, чтобы отпустил Миа.
– Думаю, он хочет лично поблагодарить тебя.
Проклятье! Я смотрю на нее в зеркальце заднего вида.
Она бледнеет, и красивое лицо искажается гримасой тревоги.
– Зачем ты это делаешь, Элизабет? Я думала, тебе не нравится Джек.
Она снова бросает на меня короткий взгляд в зеркало, и я вижу в ее глазах мимолетный проблеск боли.
– Ана, мы прекрасно поладим, если ты будешь помалкивать.
– Но ты не можешь так поступать. Это же неправильно.
– Замолчи, – огрызается она, но я чувствую ее тревогу.
– Он имеет над тобой какую-то власть? – спрашиваю я.
Она злобно смотрит на меня и ударяет по тормозам, отчего меня бросает вперед, и я ударяюсь лицом о подголовник переднего сиденья.
– Я сказала, замолчи, – рычит она. – Лучше пристегни ремень.
И тут я понимаю, что угадала. Он ее чем-то удерживает. И это что-то настолько ужасно, что она готова сделать все, что он ей прикажет. Интересно, что это может быть. Что-нибудь из ее личной жизни? Что-то сексуальное? От этой мысли меня передергивает. Кристиан сказал, что все бывшие личные помощницы Джека отказываются говорить. Быть может, с ними со всеми та же история. Вот почему он и меня домогался. От отвращения желчь подступает к горлу.
Элизабет выезжает из деловой части Сиэтла и направляется к восточным холмам. Вскоре мы уже едем по жилым кварталам. Я замечаю табличку с названием одной из улиц: Саус-Ирвинг-стрит. Она резко забирает влево на какую-то пустынную улицу с обветшалой детской площадкой с одной стороны и большой зацементированной автостоянкой с рядом пустых кирпичных строений с другой. Элизабет заезжает на стоянку и останавливается возле последнего кирпичного здания.
Она поворачивается ко мне.
– Приехали, – бормочет она.
У меня волосы шевелятся на затылке, а сердце колотится как сумасшедшее.
– Тебе необязательно это делать, – шепчу я. Рот ее угрюмо сжимается, и она вылезает из машины.
«Это ради Миа. Это ради Миа», – произношу я быструю молитву. Пожалуйста, пусть с ней все будет хорошо. Пожалуйста, пусть с ней все будет хорошо.
– Выходи, – приказывает Элизабет, рывком распахивая заднюю дверцу.
Черт. Когда я вылезаю, ноги мои так сильно дрожат, что я не уверена, смогу ли стоять. Прохладный вечерний бриз приносит аромат наступающей осени и пыльный, затхлый запах заброшенных зданий.
– Какие люди!
Джек появляется из маленькой дощатой двери с левой стороны здания. Волосы его коротко подстрижены, в ушах нет серег, и он в костюме. В костюме? Джек развязной походкой подходит ко мне, источая надменность и ненависть. Сердце мое начинает биться еще быстрее.
– Где Миа? – запинаясь, бормочу я. Во рту так пересохло, что я с трудом выдавливаю слова.
– Всему свое время, сука, – глумливо ухмыляется Джек, останавливаясь передо мной. Я практически чувствую вкус его ненависти и злобы. – Деньги?
Элизабет проверяет сумки в багажнике.
– Да тут чертова уйма наличных, – в благоговении говорит она, открывая и закрывая «молнию» каждой сумки.
– А ее сотовый?
– В мусорном баке.
– Отлично, – скалится Джек и неожиданно наносит мне с размаху сильный удар по лицу.
От этого жестокого неспровоцированного удара я лечу на землю, и голова моя с глухим тошнотворным стуком отскакивает от бетона. Боль взрывается в голове, из глаз брызжут слезы – и все плывет у меня перед глазами, а череп словно раскалывается надвое.
Я безмолвно кричу от мучительной боли и ужаса. О нет… мой Маленький Комочек! Джек на этом не останавливается, нанося быстрые, жестокие удары мне по ребрам, и от их силы воздух вырывается у меня из легких. Крепко зажмурившись, я пытаюсь бороться с тошнотой и болью, бороться за спасительный глоток воздуха. Маленький Комочек… ох, мой Маленький Комочек…
– Это тебе за SIP, паршивая сука! – орет Джек.
Я подтягиваю ноги, сжимаюсь в комок и жду следующего удара. Нет. Нет. Нет.
– Джек! – пронзительно кричит Элизабет. – Не здесь. Не средь бела дня, бога ради!
Он останавливается.
– Сука этого заслуживает! – злорадствует он.
И этим дает мне одну драгоценную секунду, чтоб вытащить пистолет из-за пояса джинсов. Дрожащей рукой я прицеливаюсь в него, нажимаю на спусковой крючок и стреляю. Пуля попадает Хайду чуть выше колена, и он кулем валится на землю, воя от боли, сжимает бедро пальцами, сквозь которые течет кровь.
– Сука! – ревет Джек.
Я поворачиваюсь к Элизабет, и она в ужасе таращится на меня и вскидывает руки над головой. Она расплывается… темнота смыкается. Черт… Она в конце туннеля. Тьма поглощает ее. Поглощает меня. Где-то далеко разверзается ад кромешный. Визг автомобильных шин… хлопанье дверей… крики… топот ног. Пистолет выпадает из моей руки.
– Ана! – Голос Кристиана… голос Кристиана… его полный муки голос. Миа… спаси Миа.
– АНА!
Темнота… покой.
Глава 23
Боль. Одна только боль. Моя голова, грудь… обжигающая боль. Бок, рука. Боль. Боль и приглушенные голоса во мраке. Где я? Я пытаюсь, но не могу открыть глаза. Шепот становится яснее… маяк в кромешной тьме.
– У нее сильные ушибы ребер, мистер Грей, и мелкая трещина черепа, но основные показатели стабильные и хорошие.
– Почему она до сих пор без сознания?
– У миссис Грей – сильная контузия головы. Но мозг функционирует нормально, и нет никакой церебральной опухоли. Она очнется, когда будет готова. Просто дайте ей время.
– А ребенок? – Слова полны мучительной боли.
– С ребенком все в порядке, мистер Грей.
– Ну слава богу. – Это как литания… как молитва. – Слава богу.
О боже. Он беспокоится о ребенке… Ребенок?…Маленький Комочек. Конечно. Мой маленький Комочек. Я тщетно пытаюсь пошевелить рукой, чтобы положить ее на живот. Рука не двигается. Ничего не двигается.
«А ребенок?.. Слава богу». Маленький Комочек невредим.
«А ребенок?.. Слава богу». Он волнуется о ребенке.
«А ребенок?.. Слава богу». Он хочет ребенка. Ну слава богу.
Я расслабляюсь, и темнота снова накрывает меня, избавляя от боли.
Все тяжелое и болит: ноги, руки, голова, веки. Ничем не могу пошевелить. Глаза и рот крепко закрыты и не желают открываться, делая меня слепой, немой и беспомощной. Когда я всплываю из тумана, сознание маячит где-то рядом, как соблазнительная сирена, до которой никак не дотянуться. Звуки становятся голосами.
