Елена Прокофьева - Принц Крови
— Надеюсь, что ее сожгли.
— Проверь. Если она все еще жива, нужно заставить ее немного изменить показания. Она должна назвать имя священника, который проводил для Атенаис черные мессы. Это был аббат Гибур.
— Это действительно был он?
— Я уверен в этом. Но даже если бы это было не так, Гибура должны арестовать по обвинению в колдовстве и непременно сослаться на показания девицы Мовуазен, чтобы ни у кого не возникло подозрений, что я приложил к этому руку. А после… Я сам с ним поговорю.
3.Все было исполнено в точности. Двумя днями позже, гвардейцы, состоящие на службе у «Огненной палаты» вломились в дом Гибура и арестовали его, вытащив прямо из-за обеденного стола.
На вопрос: «Что происходит?» аббату ответили, что у «Огненной палаты» есть к нему вопросы по делу о ядах, и что показания против него дала девица Мовуазен, дочь печально знаменитой колдуньи, недавно сожженной на костре. Все эти подробности были поведаны арестованному лейтенантом гвардейцев исключительно потому, что так ему было приказано: обычно солдаты не утруждались объяснением своих действий, предоставляя это сделать позже судейским чиновникам. Но лейтенант знал, — важно было, чтобы об участии в деле девицы Мовуазен слышали слуги аббата.
Гибур был перепуган не на шутку, ведь он действительно служил для Лавуазен черные мессы. Неужели старая дура назвала его имя дочери?! А он еще прятался от нее под маской, как оказалось напрасно…
Самым первым побуждением чернокнижника было немедля бежать, для чего необходимо было вывести из строя солдат. Сделать это можно было разными способами, — временно лишить их разума или сил, дезориентировать, или причинить им такую сильную боль, чтобы все остальное перестало иметь для них значение. Гибур был достаточно силен для этого, ему не было необходимости специально готовиться, достаточно было всего лишь прочесть заклинание. Колдун несколько мгновений помешкал, панически вспоминая нужную формулу и уже начал было произносить фразу, — шепотом, очень быстро, но не успел. Его остановил мощный удар кулаком в живот.
— Не утруждайтесь, — услышал он насмешливый голос лейтенанта, пока бессильно, как рыба, выволоченная на сушу, ловил ртом воздух, — Нас предупредили о вашем коварстве и снабдили защитными амулетами.
Несмотря на это, солдаты, видимо, не на шутку испугались, или — просто разозлились. Получив доказательства злокозненности и особой опасности арестованного, они не собирались давать ему ни малейшего шанса навести на них порчу. Гибур получил еще один удар в живот, а потом в лицо, такой сильный, что перед глазами его сделалось темно, а нос пронзила настолько острая боль, что колдун нисколько не сомневался в том, что он сломан. В следующий миг Гибуру скрутили руки за спиной, а рот заткнули кляпом, который впрочем, через некоторое время с видимым сожалением вытащили, — разбитый нос чернокнижника стремительно опухал и тот едва не задохнулся.
— Нам приказано доставить вас живым, — сказал лейтенант. — Но будь я проклят, если позволю вам пробормотать еще хоть слово. Я рискну карьерой, но не поставлю под угрозу свою жизнь и жизни моих людей.
Гибур мог бы сказать ему, что тот может больше не беспокоиться об этом, — вряд ли избитый и со сломанным носом он сможет сосредоточиться достаточно для того, чтобы правильно прочесть заклинание. К тому же он уже почувствовал силу медальонов, спрятанных на груди у солдат, — они действительно обладали защитными свойствами. Вот черт, кто мы мог подумать, что инквизиции известны настоящие защитные заклинания?! На службе у Огненной палаты появился колдун?! И неплохой колдун…
По дороге к месту заключения, Гибур панически пытался придумать, как выпутаться из ужасной ситуации, в которую он попал. Слуги известят о случившемся с ним принца города, может быть пра-прадед снизойдет до того, чтобы помочь ему? Что ему стоит проникнуть в тюрьму, заворожить стражу и приказать ей выпустить заключенного? Ему даже не обязательно являться самому, может послать кого-то из своих птенцов! Но если он все же не снизойдет? Что если страшная кончина последнего потомка только порадует его? Нужно попытаться известить Филиппа… Этот принц тоже вряд ли захочет позаботиться о нем, но его можно будет шантажировать тем, что под пытками он может не удержаться и рассказать дознавателям о Темном Круге. Филиппу это не понравится. Но как дать ему знать?!
Аббата привезли в Шатле и без каких-либо церемоний бросили в зловонную и сырую камеру, где он просидел до самого вечера, ничего не зная о своей дальнейшей судьбе. Гибур бродил из угла в угол, пока не устал, после чего вынужден был улечься на тюфяк, набитый прогнившей соломой. Уснуть на нем, конечно же, было совершенно невозможно. Поэтому, кое-как завернувшись в полы одежды и все равно дрожа от холода, чернокнижник лежал, глядя на неверные сполохи света, пробивавшиеся в забранное решеткой дверное окошко. Должно быть, у дежуривших в коридоре стражников имелся фонарь. Гибур ловил каждый шорох, в надежде увидеть в этих сырых застенках явившегося словно из неоткуда вампира. Но ночь сменилась рассветом, а за ним никто не пришел.
С наступлением утра Гибур стал бояться шорохов и звука шагов за дверью. Те, кто мог придти за ним теперь, явно не стали бы дарить ему спасение, а, скорее всего, поволокли бы на допрос. Но и за весь день никто не явился, только стражник пару раз совал в дверную щель какую-то отвратного вида баланду, есть которую не стал бы ни один здравомыслящий человек. Каждый раз Гибур говорил стражнику, что хотел бы, чтобы о его бедственном положении доложили герцогу Орлеанскому, но ни разу его не удостоили ответом.
К вечеру Гибуру уже хотелось, чтобы за ним пришли, — все равно кто, лишь бы услышать человеческую речь, лишь бы хоть что-то узнать о том, что с ним будет дальше. Его одежда отсырела, он промерз до костей, все его тело ныло, в голове гудело. Однажды Гибур отважился прикоснуться к своему разбитому лицу и едва не закричал от боли. Нос ужасно распух, и стал походить на уродливую картофелину, дышать приходилось ртом. Мучимый голодом, аббат поел немного баланды из каких-то гнилых овощей, и теперь его ко всему прочему мутило.
День сменился ночью. Гибур снова свернулся на тюфячке и на сей раз забылся каким-то тревожным сном. Разбудил его довольно увесистый пинок в бок. Аббат подскочил на месте и едва не закричал от радости, — за ним пришли! И раз уж на дворе ночь, это явно не судейские! Уже в следующий миг Гибур с удивлением увидел, что камера его открыта и в дверном проеме топчется стражник с фонарем в руке, беспокойно глядящий на стоящего рядом с заключенным принца Филиппа. Тот еще раз пихнул Гибура носком сапога, вероятно, побуждая скорее придти в себя.