На поводу у сердца (СИ) - Майрон Тори

Да вот только клала я на твою злость, Харт. Даже будь у нас презервативы под рукой, всё равно бы попросила Остина ими не пользоваться — у нас была всего одна ночь, во время которой я хотела чувствовать его целиком и полностью. Без каких-либо преград.

— Он кончал в тебя? — Адам резко раздвигает мои ноги в стороны, наклоняясь вперёд. Смотрит точно в глаза.

— Да, — вру я, ни секунды не колеблясь, и стойко выдерживаю его испытывающий взгляд. Знаю — дура, опять нарываюсь, но уж поймите меня, пожалуйста. Не могу я упустить ни единой возможности вывести надменного тирана из себя. Но какого-то чёрта, кроме дёрнувшихся в слабой улыбке уголков его губ, ничего не получаю.

У Адама что, помимо сверхъестественной способности возбуждать, ещё и детектор лжи внутри встроен? Почему нет никакой реакции?

В искреннем недоумении я хмурюсь, наблюдая, как Харт привстаёт с кровати, дотягивается до прикроватной тумбочки и достаёт оттуда пачку презервативов, бросая её рядом с моей головой.

— Завтра же тебя вновь проверит врач и во избежание беременности даст необходимую таблетку. Выпьешь на моих глазах. На слово тебе верить нельзя, а шлюха с чужим ребёнком мне точно не нужна. И моли бога, Лина, чтобы твой «братец», перетрахавший если не половину, то треть Рокфорда так точно, ничем тебя не «наградил». В противном случае кастрации ему будет не избежать. Тут уж я даю тебе слово, — сообщает на полном серьёзе Адам, всего парой предложений заставляя моё сердце сжаться от боли, а меня саму — захлебнуться страхом и навсегда погасить в себе желание его нарочно злить.

Господи! С кем мне придётся теперь жить? Кого мне нужно будет день за днём ублажать и «боготворить»? Как я могла думать, что в этом мужчине спрятан целый мир, когда в нём только пустошь? И почему весомой части меня абсолютно начихать на весь тот ужас и бесчеловечность, что воплощает в себе Адам Харт? Почему чтобы он ни делал, какую бы боль ни причинял, как бы ни запугивал, ни угрожал, ни мучал, помимо ненормальной похоти, я испытываю ещё и миллион других эмоций, которые его сила не должна провоцировать?

Я не могу его хотеть! Я не могу его любить! Я не могу испытывать к нему ни одну светлую эмоцию!

Так же как и не могу отвести глаз от его притягательных губ, что прокладывают сейчас бесконечно долгий путь от щиколотки к коленке и выше, дерзким укусом требуя у меня раскрыться перед ним шире. А я слушаюсь и повинуюсь, как покорная рабыня, и ничего не могу с этим поделать. Внутренний бунтарь, гордячка и бесповоротно влюблённая в Остина девушка во мне мгновенно все разом прощаются и уходят куда-то вглубь, когда я вижу, как язык Адама неумолимо приближается к самой горячей и влажной точке между моих широко раскрытых бёдер.

Но это мы тоже уже проходили. Он этого не сделает. Он не прикоснётся. Он вновь начнёт надо мной издеваться и мучить.

И представьте мой шок, помноженный на оглушительную вспышку экстаза, возведённую в степень безмятежного счастья, когда Харт томно шепчет: «Теперь в твоих мыслях буду только я, дикарка», и накрывает ртом изнемогающий клитор, сразу же ныряя двумя пальцами внутрь.

Если я и кричу, то не слышу этого. Зрение тоже напрочь отказывает. Сердце скачет внутри, конечности немеют, а вся кровь в теле приливает к месту, которое Адам жадно вылизывает, покусывает, всасывает набухший комочек нервов в себя, не прекращая ритмично трахать меня пальцами.

Лежать на месте, пока между ног творятся, мать его, такие чудеса — миссия невыполнима. Я отрываю голову от матраса, сильнее прогибаюсь в спине и начинаю елозить попкой по шёлковому покрывалу. Но мои извивания нисколько не мешают Адаму: его язык мастерски вырисовывает спиральные круги на моём клиторе, а пальцы ритмично двигаются в меня и наружу, заставляя на протяжении следующих самых горячих минут в моей жизни непрерывно вскрикивать, цепляться пальцами за его волосы и плечи, дрожать, что-то лепетать, а затем окончательно потерять рассудок, когда он вдруг отстраняет губы от моей промежности и сгибает пальцы внутри лона, быстро находя там какую-то особо чувствительную точку, о существовании которой я даже не знала, всего несколькими интенсивными надавливаниями на неё немедля отправляя меня в энное по счёту путешествие по самозабвенным мирам.

Дыхание останавливается, пульс превращается в тонкую нитку, и я распадаюсь на части вслед за всей реальностью. Я улетаю в астрал, купаюсь в звёздах, в бескрайних пустотах, где нет никаких забот, боли, тревог, непереносимой похоти, а только струящаяся по жилам нега, неземная безмятежность и кайф, уничтожающий всё плохое.

Однако в этот раз это ещё не всё — происходит что-то непривычное. Нечто, чего не было ни в одном из предыдущих оргазмов. Пока я улыбаюсь и нежусь в блаженстве, далеко не сразу замечаю, как вдруг вместо полёта навстречу млечному пути я начинаю видеть звезды вполне обычно — с земли, находясь на капоте машины, окружённая тёмным лесом и изнемогающая от наслаждения, которое доставляет мне мужской язык.

Что происходит?

Почему я вижу наше с Остином ночное воспоминание? Причём настолько реалистично, словно это не оно воспроизводится в моей голове, а именно я проживаю его заново?

Восхитительные ощущения, любовные слова, яркие эмоции. Запах свежей хвои, сигаретного дыма, аромата Остина, заправленного нашей похотью. Его умелые движения, доставлявшие мне прежде неизведанное удовольствие. Мои вскрики и стоны. Проникновения его пальцев, доводящие меня до рубежа, за которым не остаётся ничего, кроме голого инстинкта, требующего немедленного утоления. Внезапные мысли о Харте. Желание их истребить. Необходимость ощутить в себе Остина и отдать ему всю себя без остатка.

— Иди ко мне, прошу, я больше не могу, я хочу тебя. Всего тебя, сейчас же! — с звериным рычанием требую я и слышу не менее дикое сразу же следом, но не в воспоминании, а где-то вне. Я не могу изменить свои действия, чтобы осмотреться по сторонам в поисках источника злостного рыка, и по прожитому сюжету притягиваю любимого за волосы к себе, одержимо нападая на его влажные губы.

Пара сладких секунд — и вдруг меня будто под воду ледяную окунают, не дав набрать в легкие воздуха, когда я понимаю, что меня целует не Остин.

Его тут нет.

В нашем самом прекрасном воспоминании его какого-то чёрта нет! Есть только Адам, беспрепятственно врывающийся в мой рот языком с привкусом моего вожделения. Бешеное дыхание взрывает грудную клетку, его руки хаотично летают по моему телу, снимают трусы, не контролируя силы, сжимают мою попку…

Всё как тогда… Всё! До единого шороха и микродвижения, только вместо Остина всё это делает со мной Адам, а я не в силах его оттолкнуть, остановить или ударить, потому как не могу изменить воспоминание. Не могу переписать прошлое. Я не могу…

А ОН может.

— Посмотри на меня, Лина, — низкий, клокочущей яростью голос принуждает меня вынырнуть из воспоминания обратно в реальность, где я встречаюсь с пронизывающими чёрными глазами, что пугают звериным блеском в зрачках, гипнотизируют, ловят в свои колдовской капкан, не разрешая ни закричать во весь голос: «Уберись из моей головы!», ни отвести взгляд в сторону.

— Ты меня видишь? — спрашивает Адам, обхватывая ладонями моё лицо, фактически касаясь моего носа своим.

Я вновь закрываю глаза и вижу его лицо в темноте ночного леса. Открываю — в полыхании танцующих бликов огня. Он везде. Я вижу его везде! Где бы я ни оказалась. Что за чёрт? Что он со мной делает?

— Видишь? — повторяет он, не дождавшись от меня ответа. Язык прилипает к нёбу, лёгкие пустеют, страх и тотальная растерянность сдавливают горло — ни вздохнуть, ни выдохнуть, а о способности говорить вообще и речи идти не может, поэтому я просто положительно киваю.

— Отлично… — Адам дрожащим пальцем проводит по моим губам. Вроде бы вновь до безумия нежно, но я физически осязаю, как он едва сдерживает себя от моего убийства. — Только меня ты теперь будешь видеть, дикарка, — горячо выдыхает он, снова щедро наливая всю мою сущность густым, нестерпимым желанием. — И только меня ты теперь будешь ощущать внутри себя, — добавляет срывающимся голосом и без какого-либо предупреждения, резко и мощно, словно оккупируя свою территорию, врывается в меня до самого основания.