Андре Савиньон - Я приду плюнуть на ваши могилы...
— Да! Ведь вы хотели отыскать сокровище, не так ли?
Не желая, чтобы ее пересказывали, Кэт перебила его:
— Миледи, вы сказали, что…
— Дорогая Мэри, вы нашли сокровище? Да или нет? — спросил Ричард. — Вы знаете, Уэбстер, нет ничего невозможного. Иногда случаются прелюбопытные находки. Вот, например, рубин. Я говорил вам, что отдал его оправить в золотой перстень? Хотите взглянуть на него? Кэт, куда я его положил?
— Я никогда его не видела, — удивленно сказала Кэт, — и не знала, что он у вас есть.
— Не может быть, — запротестовал сэр Ричард. — Все его видели. Я им очень горжусь. Конечно, я не ношу его постоянно, он слишком бросается в глаза… Это поистине королевское украшение… Впрочем, всегда имеется возможность…
— Какая возможность? — спросила Кэт.
Сэр Ричард улыбнулся.
— Неважно какая. Найти сокровище, например, или продать замок… или же не продавать его… — Он сделал неясный жест рукой.
Уэбстер поднялся.
— Я уверен, что скоро мы составим необходимые бумаги и поставим подписи.
— Вероятно, это единственный способ избежать воздействия прошлого, — сказал сэр Ричард.
— Но сокровище…
— Да, моя дорогая, — сэр Ричард повернулся к своей жене и снисходительно добавил: — Говорят, в любом замке есть сокровище.
— Миледи! Сэр Ричард! О чем вы говорите? — в сильном волнении воскликнула Кэт, но никто, похоже, ее не слышал.
— Этот молодой человек кажется мне очень симпатичным, — сказала леди Мэри мягким голосом. — Мне хотелось бы называть его просто Джон. Как ты думаешь, Ричард, это не будет неуместным?
— Конечно же, нет, дорогая. Вам было сложно запомнить его фамилию.
Она улыбнулась ему.
— Да нет же, Ричард. Блэд[5] — очень симпатичная фамилия. Она напоминает мне меч, лежащий на нашем погребальном саркофаге в церкви. — Но Джон мне кажется более милым, простым и легким для произношения.
— Что ты ждешь, Кэт? — спросил вдруг сэр Ричард суровым тоном.
Все посмотрели на Кэт с вежливой, но холодной улыбкой. Она почувствовала себя лишней, словно высокая стена выросла между ней и остальными.
— Возможно, что я ошибаюсь… — обиженно сказала Кэт, — очень может быть, что я вас вовсе не знаю… Я… добилась лишь того, что выставила себя на посмешище… пытаясь помочь… превзошла свои полномочия. Я обидела американца, а ведь он единственный, кто был со мной по-настоящему добр.
Она услышала звук рыдания и, поняв, что он исходит от нее самой, бросилась прочь из комнаты.
Ослепшая от слез, она бежала по коридорам не разбирая дороги, как вдруг две сильные руки остановили ее.
— Куда это мы бежим так быстро? — весело спросил ее Джон Блэйн.
— О! — воскликнула она, пытаясь освободиться. — Я как раз вас искала, чтобы сказать вам… что сегодня утром была совершенно не права. Я ведь всего лишь горничная… и не могу давать приказания, как если бы… — тараторила она, вытирая слезы своим передником.
— Идите сюда. — Он подвел ее к каменной скамейке, стоящей в нише высокого стрельчатого окна. — Садитесь. — Он насильно усадил ее и протянул ей свой большой и чистый носовой платок. — Не это ли классический жест героя романов? Достать прекрасный и безукоризненно чистый носовой платок, чтобы утереть им слезы своей возлюбленной? Мне кажется, что этот герой должен сам вытереть слезы своей дамы. Позвольте… Ах, Кэт! Вы принимаете все слишком близко к сердцу, девочка моя!
Какие длинные черные ресницы! Как красиво они загибаются! И без всякой косметики! Он сложил свой платок и убрал его в карман.
— Ну вот, теперь уже лучше, правда?
Она отрицательно мотнула головой и прикусила губу.
Он заговорил серьезным тоном:
— Послушайте, Кэт. Вы постоянно напоминаете мне о вашем положении прислуги. Вам очень хочется, чтобы я этого не забывал? Почему?
— Потому, что я и есть прислуга. — Она опять была на грани слез.
Он взял ее руку и положил на свою ладонь: она была маленькая и потная, как у ребенка, но сильная.
— Не стоит мне об этом напоминать, — медленно сказал он. — Это не имеет для меня никакого значения, Кэт. Я — американец. У нас в стране не делят людей по сословиям. Вы можете жить где хотите и быть кем хотите. Но вы такая упрямая! Посмотрите, ваш большой палец указывает на упрямство — он слишком отклоняется назад. — И он потрепал большим пальцем Кэт. — Я тоже упрямый. Посмотрите на мой палец. Я еще упрямее вас. И старше к тому же. Меня вы не измените. Ладно уж, не нужен мне ваш замок, не буду у вас его отнимать, если вы не хотите. Я уеду, и все останется по-прежнему в вашем королевстве, в вашем неизменном прошлом, в вашем будущем… вы найдете свое счастье.
— Нет, — сказала она на одном дыхании, — я не найду счастья.
Он взял руку Кэт обеими руками.
— Ваша рука дрожит, словно испуганная пичужка. Кэт, скажите мне, кто вы на самом деле? Я чувствую, что в замке кроется какая-то тайна. И речь тут не о привидениях, а о живом человеке. Позвольте мне вам помочь, Кэт!
— Нет никакой тайны.
— Значит, вы ничего не хотите сказать?
— Только то, что я ошибалась в вас.
— Но вы меня совсем не знаете.
— Я плохо к вам отнеслась, я приняла вас за…
— За кого?
Их взгляды встретились. Она не могла отвести от него глаз. Она хотела ему улыбнуться, но сердце ее сильно билось, а лицо покрывал яркий румянец. Его лицо было так близко… так близко… его губы…
— Кэт!
Это был Уэллс. Он неожиданно оказался перед ними, сурово сверля их глазами.
Она резко выдернула руку.
— Немедленно возвращайся в дворецкую, — строго приказал он. — Посуда от завтрака еще не помыта, а сегодня после обеда — посещение туристов.
Джон Блэйн встал.
— Это я виноват, Уэллс. Не нужно говорить с ней таким тоном.
Уэллс бросил на него ледяной взгляд.
— А вас, мистер Блэйн, к телефону… Международная линия… Наверное, опять ваш отец.
— Спасибо.
Он улыбнулся Кэт и неспешно удалился.
Уэллс подождал, пока Джон Блэйн исчезнет из вида, и повернулся к Кэт. Она продолжала неподвижно сидеть на скамейке, блуждая взглядом по тисовой аллее.
— Смотри не скомпрометируй себя с американцем, — недовольно прошептал он. — В замке и без тебя полно неприятностей. Сэр Ричард разгневается.
Она ответила ему, не оборачиваясь:
— В мире полно неприятностей, дедушка. Я вовсе и не собиралась… компрометировать себя, как ты говоришь. Мы принадлежим к другому классу, и этим все сказано. А эти люди далеки от того, чтобы интересоваться нами по-настоящему. Все их поступки превыше нашего разумения. Мы их никогда не поймем.
