Октав Мирбо - Дневник горничной
— Не знаю еще, сударь…
Потом с наскоку:
— А барину здесь нравится?..
Барин покатился… Барин понимает шутки… Он, право, славный малый…
— Нужно привыкать, Селестина… Нужно, чтобы вам нравилось… Черт возьми!..
На меня напала смелость… Я и на это ответила:
— Я постараюсь, сударь… При вашей помощи…
Я полагаю, что барин хотел мне сказать нечто сногсшибательное… Глаза его сверкали, как два горящих угля… Но вверху лестницы показалась барыня… барин юркнул в одну сторону, я — в другую… Досадно…
Вечером, сквозь двери салона, я слышала, как барыня говорила барину миленьким тоном, который вы можете себе представить.
— Я не хочу, чтобы вы фамильярничали с моей прислугой.
Ее прислуга… Разве прислуга барыни не должна прислуживать барину… Ну, погоди!.. Погоди!..
III
18-го сентября.
Сегодня воскресенье, я пошла к обедне.
Я уже говорила, что не будучи набожной, я все же признаю религию… Что бы там ни говорили и ни делали, религия останется всегда религией. Богатые люди, может, и могут обходиться без нее, но она необходима таким людям, как я… Я знаю, что есть много чудаков, предающихся ей до одурения, и что поведение многих священников и монахинь не делает ей чести… Мне это все равно… Когда чувствуешь себя несчастной — а в нашей профессий это случается слишком часто только это может облегчить страдания… Религия, да еще любовь… Да, но любовь это уже утешение другого рода… Итак, я никогда не пропускала обедни, даже когда жила у нечестивых господ… Прежде всего для меня обедня — это выход, развлечение на фоне обыденной скуки дома… Встречаешь подруг, слышишь новости, заводишь знакомства… Ах! Если бы я выслушивала, при выходе из часовни Успения, всех старых ловеласов, шептавших мне на ухо забавные молитвы, меня бы, вероятно, не было здесь теперь!..
Сегодня погода исправилась. Светит солнце, туманное осеннее солнце, при виде которого, кажется, легче дышать… Я не знаю почему, но это голубое золотистое утро сделало меня почти веселой…
Мы живем в 150 метрах от церкви. Дорога вьется тропинкой, изгибаясь между плетней… Весной здесь должно быть масса цветов, дикие вишни и белый шиповник, который пахнет так хорошо… Я люблю белый шиповник… С ним у меня связано много воспоминаний далекого детства… Кроме этого, в деревне нет ничего интересного… Деревня как деревня. Широкая равнина, а внизу, где она кончается, холмы. По долине течет река; на холмах лес… И все это задернуто прозрачным и золотистым туманом, который на мой взгляд слишком закрывает пейзаж.
Может, это смешно, но больше всего я люблю природу Бретани… Это у меня в крови. Никакая другая не кажется мне такой красивой и не говорит так много моей душе. И среди богатой тучной природы Нормандии, я чувствую тоску по степи, и по печальному, чудному морю, у которого я родилась… И эти внезапно нахлынувшие на меня воспоминания бросают тень грусти на веселье солнечного утра.
По дороге я встречала все женщин и женщин. С молитвенниками под мышкой, они подобно мне направляются к обедне: кухарки, горничные, судомойки, неуклюжие, толстые, идут медленной походкой, мотаясь, как коровы. Как они комично выглядят в своих праздничных костюмах… Дубье!.. От них так и несет деревней и сейчас видно, что они никогда не служили в Париже… Они рассматривают меня с любопытством, с каким-то недоверием и вместе с тем симпатией… С завистью разглядывают мою шляпу, мою бежевую жакетку, платье в талию, зонтик в зеленом шелковом чехле… Их поражает мой дамский туалет, а еще больше, я думаю, мой кокетливый и вызывающий вид. Они толкают друг друга локтями, вытаращивают глаза, разевают рты до ушей, пораженные моим шиком и блеском. А я иду, покачиваясь легко и проворно, в модных ботинках, подняв смелым жестом платье, шуршащее об шелковые юбки… Что вы хотите?.. Мне очень нравится производить фурор…
Я слышу, как они, проходя мимо меня, шепчут:
— Это новенькая из Приёрё…
Одна из них, толстая, краснолицая коротконожка, которая, кажется, с трудом несет огромный живот на расставленных точно козлы ногах, подходит ко мне с широкой мокрой улыбкой на толстых губах…
— Это вы новая горничная в Приёрё?.. Вас зовут Селестина?.. Вы приехали из Парижа дня четыре тому назад?..
Она уже знает все… Уже в курсе всего, наравне со мной самой. И больше всего меня забавляет на этом разлапистом теле, похожем на движущийся бурдюк, огромная черная фетровая шляпа — мушкетер, перья которой развеваются по ветру.
Она продолжает:
— Меня зовут Роза… Мадемуазель Роза… Я служу у г. Можера… Рядом с вами… Отставной капитан… Вы вероятно уже видели?
— Нет, сударыня…
— Вы должны были его видеть чрез плетень, который разделяет наши имения… Он постоянно в саду, работает… Еще очень красивый мужчина, знаете!..
Мы замедляем шаг, потому что г-жа Роза задыхается. Из горла у нее вырывается свист, точно у животного, которое умирает… При каждом вдыхании грудь ее вздымается и опускается, чтобы снова вздыматься… Она говорит, отрывая слова: — У меня припадок… О, как люди в наше время страдают, просто невероятно!
Потом среди свиста и икания слышится:
— Следует ко мне прийти, крошка… Если вам что-нибудь понадобится, добрый совет на всякий случай… Не стесняйтесь… Я люблю молодежь… За болтовней выпьем стаканчик ореховки… Ко мне многие здесь ходят…
Она на секунду останавливается, переводит дух, и говорит тихо, конфиденциальным тоном:
— Послушайте, Селестина… Может вы хотите адресовать вашу переписку на нас?.. Это будет, пожалуй, осмотрительнее… Я вам даю добрый совет… Г-жа Ланлэр читает письма… Все письма… До того, что раз мировой судья ее чуть не посадил… Повторяю вам… Не стесняйтесь…
Я благодарю, ее и мы продолжаем наш путь… Несмотря на то, что туловище г-жи Розы качается, как ветхий корабль в открытом море, она кажется дышит легче… Мы идем и сплетничаем:
— Ах! Здесь вы, конечно, найдете не то… Прежде всего, милая, в Приёрё ни одна горничная не уживается… Это уж в порядке вещей… Если барыня не прогонит, то от барина забеременеет… Ужасный человек, г-н Ланлэр… Красивая, некрасивая, старая, молодая, — ему все равно, и всякий раз ребенок!.. Ах! Уж мы знаем этот домик… Все вам скажут то же, что я говорю, — увидите… Пища скверная… Не дают вздохнуть… Работы пропасть… И постоянные попреки, крик… Настоящий ад!.. Стоит только на вас посмотреть, какая вы милая и воспитанная, чтобы не сомневаться, что вы не созданы для жизни у таких скаредов…
Все то, что рассказывала мне лавочница, г-жа Роза снова повторяет, но еще с более тягостными подробностями. У этой женщины такая потребность болтать, что она, в конце концов, забывает свою болезнь. Злоязычие, вероятно, и есть причина ее одышки… И ругань Ланлэров продолжается вперемешку с интимными рассказами из жизни местечка… И хотя я все уж это знаю, рассказы Розы так мрачны и безысходны, что я впадаю в полное уныние. Я задаю себе вопрос — не лучше ли мне уехать… Зачем подвергать себя опыту, когда заранее убеждена в неудачном исходе?
