Двойная метка. Право на невинность
Я еле как сдержала стон, полный невыраженного желания и агонии, которые будут лишь нарастать с каждым часом. В комнате остались только мы трое: я, папа и Раниль. Последний резко оборачивается и смотрит на меня, принюхивается в воздухе, отчего его ноздри трепещут. Глаза закатываются, словно от удовольствия, а в его штанах вдруг становится тесно.
Опускаю глаза и вижу внушительный бугор, демонстрирующий, что с оснасткой у этого мужчины всё отлично. Чувствую, как у меня краснеет лицо от стыда, но поделать ничего с физиологией не могу. По скабрезной ухмылке, проступившей на мужском лице, вижу, что он заметил мою реакцию, и она ему польстила.
– Я хотел бы как можно скорее подписать документы о передаче прав, – хриплым тоном сказал отцу, развернувшись и сев на то место, которое занимал господин Самир.
И как только внимание моего будущего временного мужа переходит к моему отцу, я наконец могу вздохнуть свободно. Тиски, которые обхватывали грудь, ослабли, а резь, перерезавшая горло, потеряла свою силу. Дышать стало легче, но внутри тела всё равно шли необратимые процессы приближения первого эструса.
– По запаху течка войдет в полноценную силу только к завтрашнему вечеру, – произнес папа, водя носом и принюхиваясь к раскрывающимся ноткам моего запаха.
Чувствую, как пунцовеет моя шея. Стыдно, что аромат касается носа родителя. Слишком интимно, слишком неприятно. Опускаю голову, лишь прислушиваясь к тому, о чем говорят мужчины.
– У меня есть одно условие, господин Волков, – прокашливается папа.
– Просто Раниль, – настаивает рыжеволосый, источая уверенность в себе.
Импонирует, что он не обращается к моему отцу высокомерно, как можно было бы ожидать от члена знати. Внутри разливается тепло. Может, всё в моей жизни будет не так плохо, как могло бы быть. Всё же удалось избавиться от посягательства беты, чья жестокая слава идет далеко впереди него. Но не дают покоя его слова-обещания. От внимания такого хищника сложно уйти. Тревога набатом бьет в голове, выливаясь в страх, что господин Самир не успокоится и отомстит мне через отца. Ведь я сегодня унизила его достоинство, отвергнув и выбрав Раниля Волкова.
Все в городе знают: унижение Самир Волкодав не терпит и не прощает. Даже красивым женщинам.
– Мое условие, Раниль, таково: ты не можешь продать мою дочь другому волку. Если она не окажется твоей ильдиной, и ты захочешь ее перепродать чужому самцу, то должен прийти ко мне. Я выкуплю свою кровь обратно. Это будет прописано в договоре.
Слова отца заставляют меня вскинуть в шоке голову. Я знала, что он меня любит, и я для него – единственная любимая дочь, несмотря на то, что всего лишь полукровка. Но никогда не думала, что он даже в этом вопросе позаботится обо мне, не даст в обиду ни одному мужчине.
– Вы хороший отец, Аргус, – с уважением склонил голову набок Раниль, уже с интересом разглядывая главу семейства Волчек.
И мне становится так приятно и гордо за свой род и отца, что я выпрямляю спину, расправляю плечи и поднимаю высоко подбородок. Мне есть, кем гордиться. И пусть в войске кнезио (вожака) уже много десятилетий нет мужчин фамилии Волчек, но достойные представители рода еще не перевелись.
– Подготовьте документ, я вернусь через час, и мы подпишем соглашение между нами, – кивает рыжеволосый, приподнимается, протягивая отцу руку. Это знак глубокого уважения, от родственника правителя удостоиться рукопожатия – великая честь. – Когда я смогу забрать свою жену?
Прикусываю нижнюю губу, в грудине что-то екнуло, когда я услышала, как меня называет Раниль. Его глубокий бархатистый голос током прошелся по моей коже, усиливая и без того чувственный отклик тела. Ноги дрожат, я хватаюсь пальцами за столешницу и снова пытаюсь сдержать готовый вырваться стон от новой волны жара, который поднимается от пальчиков ног до макушки. Частота проявлений агонии усиливается, что говорит о приближении эструса.
– Завтра утром, Раниль. Я бы хотел, чтобы последнюю ночь моя дочь провела под сводами родного дома, – грустно улыбнулся папа, заставив меня в тоске прикусить внутреннюю сторону щеки.
Меня охватила тоска по отцовскому дому. И пусть я все еще не покинула его, но отчего-то возникло чувство, что как только я переступлю порог, больше сюда я не вернусь. Никогда.
– Завтра, сладкая, – наклоняется ко мне рыжеволосый, когда проходит мимо меня к выходу. Его пальцы в ласке проходятся по талии, обжигая кожу даже через плотную, казалось, ткань. – Жду не дождусь, когда окажусь между твоих сладких бедер.
Его губы невесомо касаются моего виска, а после тело обдает дуновением, когда он дальше проходит мимо. Я прихожу в себя, когда раздается хлопок закрывшейся входной двери. Осоловелым взглядом смотрю на сидящего во главе стола отца. Моргаю, а после он встает и подходит ко мне, целует в лоб.
– Жаль, что не удалось с Лойсом, дочка, – качает головой, заправляет мою прядь за ухо в отеческом жесте. А затем сверкает глазами: – Я разбираюсь в волках, так что не переживай. Раниль – неплохой самец, сумеет о тебе позаботиться. А теперь иди в комнату, отдыхай. Поговорим утром, я хочу тебе кое-что передать.
Вскидываю голову, с тоской глядя в отцовские грустные глаза. Эпоха детства неизбежно уходит, привнося в жизнь перемены. Мы оба знали, что этот день настанет. Но до чего же тяжело расставаться с семьей.
