Мандаринка на Новый Год (СИ) - Волкова Дарья
— Угу.
— Через сколько будешь в «Кофе-Хаус» на Профсоюзной?
— Минут через сорок.
— Там и встретимся.
Короткие гудки. Он несколько секунд смотрит на телефон в своей руке. А потом резко стягивает через голову домашнюю футболку.
— Марк, у меня дела.
— Какие еще дела? — совершенно искреннее недоумение.
— Мне только что позвонили. Извини, у меня сейчас встреча. Срочная. Так что…
— Что-то серьезное? Неприятности?
Надо же, какой заботливый. Нет, он и в самом деле постоянное демонстрирует заботу и внимание. Но почему-то не оставляло ощущение, что это именно демонстрация, напоказ.
— Нет, никаких неприятностей. Просто одному человеку нужна… моя консультация.
— Кого ты можешь консультировать?!
Она так презрительно выгнула бровь, что Марк тут же спохватился.
— Любонька, извини, я не то имел в виду. Просто… Извини, пожалуйста! Давай, я подвезу. Куда тебе на встречу?
— Тут недалеко, я лучше пешком. До встречи.
От прощального поцелуя она отвернулась, подставив лишь щеку. Она просто не могла сейчас поцеловать Марка в губы.
Глава пятая, в которой Николай Самойлов поступает в несвойственной ему манере, но Любовь Соловьева это не оценивает
Его она заметила сразу, как он вошел. Трудно не заметить такого здоровенного амбала — сколько в нем росту, интересно? Люба придирчиво разглядывала Ника, пока он сначала осматривал кафе в поисках ее, а потом, увидев, улыбнулся и пошел к ней. Черный пуховик, темно-синие джинсы. Он одет так, как десятки тысяч парней в этом городе. Но все равно выделяется — своим огромным ростом и темно-рыжим ежиком.
— Привет еще раз.
— Привет. Раздевайся, давай, и садись.
Широченные плечи обтягивает обыкновенная темно-зеленая толстовка. Ник Самойлов явно не слишком заморачивается своим внешним видом.
— Ты на машине?
— На метро, — он устраивается за столом, берет в руки меню. — Ты забыла, что ли?
— Ах, да, — усмехается Люба. — У тебя же мотоцикл. Ты же у нас великий мотогонщик.
— Просто гонщик, если верить Варьке, — он возвращает ей усмешку. — В смысле, гоню постоянно — по ее утверждению.
— Чудесные у вас отношения.
— С сестрами всегда так. Ты-то должна понимать.
— Понимаю. Ну что, выбрал? Рекомендую черничный чизкейк — свежий и довольно приличный.
— Не хочу есть, — он откидывается на стуле. — Кофе только выпью.
— Коля! Кто тебя сглазил?! ТЫ не хочешь есть?!
— Угум. Новогодние праздники не прошли даром. Не могу уже есть — надоело.
Она смеется в ответ, он же даже не улыбается. Интересно, сколько мужиков в кофейне пялились на нее? Сколько ему сейчас смертельно завидуют? И — если бы они знали правду…
Подходит официант, чтобы принять заказ, Николая начинают уговаривать попробовать фирменные блинчики с лесными ягодами. А она снова принимается разглядывать его. Подсознательно сравнивает Ника с Марком.
Обыкновенная одежда, ничем не примечательная. Стилягой Ника точно не назовешь. Приехал на метро. И Марк — холеный, со стильной стрижкой, со вкусом одетый, на пижонском «Кашкае». Тут ей почему-то еще странным образом припомнился парфюм Марка, который ей категорически не нравился — слишком сладкий. А от Ника не пахло ничем. Или чем-то… чем-то трудно уловимым. От кожи.
— Уговорили все-таки, — ворчит Ник, и она отвлекается от своих мыслей. Парадоксально, но сравнение вышло все равно не в пользу Марка отчего-то.
Заказ приносят быстро, они успевают переброситься лишь парой фраз — про родителей, погоду. А потом… он же хотел у нее узнать…
— Ты как вообще?
— Вообще — прекрасно, — она демонстративно пожимает плечами. Жест изящный, как и плечи в тонкой, синей с темно-красными цветами, блузке.
— Как… самочувствие?
— Нормально, — еще одно пожимание плечами. — Насморк еще пару недель назад прошел.
— Люб, я не про насморк. Я про другое.
— Про что? — она смотрит ему прямо в глаза, и тут же легкий румянец выступает на щеках. — А, ты про… это. Все… — прокашлявшись, — все в порядке.
— Слушай, я сказать хотел, — он отхлебывает кофе. — Там же произошел разрыв мягких тканей…
— Что? А… ну и… Произошел и произошел! — румянец на щеках становится ярче, она даже отворачивает лицо, демонстрируя опять все ту же идеальную линию скулы и беззащитную натянутость шеи.
— После разрыва… гхм… девственной плевы… там образовалась раневая поверхность. На стенках…
— Ты мне тут лекцию по анатомии читать собрался?!
— Нет. Я к тому, что края разрыва зарубцуются через полторы-две недели. И раньше этого времени не стоит… заниматься сексом. Может наступить повторное кровотечение. И вообще… — он замолкает — выражение лица у собеседницы способствует.
Румянец ее становится совсем ярким — два темно-красных пятна на побледневших щеках. И глаза у нее такие… В жизни не видел у Любы такого выражения в глазах.
— Так, значит… — и голос ее очень тихий, но он отчетливо слышит его почему-то. — Значит, так ты об этом думаешь, да? Что я пришла к тебе тогда за избавлением от… от лишних мягких тканей? А теперь… как только добрый доктор Самойлов помог пациентке Любе Соловьевой — вуаля! Можно пускаться во все тяжкие! Ничего же не мешает! — голос ее стремительно набирает силу, превращаясь из шепота в гневный звон. — Отлично! Я только и ждала от тебя разрешения! Может быть, ты и справку мне напишешь? Что я уже пригодна… к употреблению?! Или что — тебе требуется провести еще одно обследование? Так ты скажи, не стесняйся! Прямо здесь будешь проверять — как зарубцевалось?
— Люба… — он реально ошарашен ее словами, ее тоном. Совсем не это же имел в виду, и, правда, беспокоился. — Ты меня не так поняла. Я же…
— Нет, Самойлов, ты не ящер! Ты… ты… ты придурок! Идиот! Кретин!
Последние слова она уже кричит, не стесняясь. А потом хватает шубку и сумочку — и вот ее уже нет.
Теперь он узнает Любу Соловьеву — ведет себя так, как и положено. Да что он такого сказал?! Все перевернула с ног на голову. Вот и старайся, беспокойся о людях!
Он допивает остывший кофе, блинчики на тарелке тоже выглядят холодными и невкусными. Ник поворачивает голову к стеклянной стене кофейни. Чтобы увидеть, как Люба падает. Поскальзывается прямо напротив того места, где он сидит, где еще недавно сидели они вдвоем. Падает навзничь, взмахнув руками, о ледяной асфальт ударяется сумочка, рассыпая вокруг содержимое. Он вскакивает с места. Люба тоже поднимается — только медленно и на четвереньки. Так же, стоя на четвереньках, начинает собирать рассыпавшееся — насколько ему видно, в основном, это содержимое косметички. Движения у нее торопливые и неловкие, а на повернутой к кафе щеке видна блестящая дорожка. Люба плачет?!
