Донасьен Сад - Лауренция и Антонио
Едва письмо было написано, как Камилла тотчас же передала его Карло, Строцци мгновенно распечатал его и, несмотря на гнев свой, пришел в восторг от мудрой сдержанности юной особы, которая, будучи тяжко оскорблена, тем не менее не осмелилась назвать обидчика своего. Он сжег письмо невестки и быстро написал сыну послание совсем иного рода:
«Приезжайте, как только получите письмо мое, нельзя терять ни минуты! Вас предали и продолжают предавать… та змея, кою я сам вскормил в доме моем. Ваш соперник — Урбино, сын союзников наших, воспитывавшийся вместе с вами, имеющий почти те же взгляды. Я не решился покарать его, ибо обстоятельства весьма щекотливы… Преступление сие меня удивляет и возмущает до такой степени, что мне иногда кажется, будто я ошибся. Приезжайте же… приезжайте, чтобы во всем разобраться. Вы тайно приедете ко мне… никто вас не увидит, я сам представлю вам ужасную картину позора вашего… Но пощадите неверную — это единственная милость, о которой я прошу вас: она слаба, молода. Я сержусь лишь на Урбино, лишь на его голову надлежит обрушить месть вашу».
Гонец помчался в лагерь Лудовико. А пока он ехал, Строцци завершал необходимые приготовления для задуманного им обмана. Прежде всего он утешал Лауренцию, обнадеживал… и благодаря своему умению обольщать убедил ее, что все было подстроено с целью испытать ее добродетель и дать ей возможность засверкать еще более…
— Какая радость для мужа твоего, Лауренция, узнать о поведении твоем!.. Ах, дорогое дитя, поистине оно доставило мне величайшее удовольствие. Если бы все мужья имели жен, похожих на тебя, то супружество расценивалось бы как величайший дар Божества, а все люди очень скоро стали бы счастливы.
Ничто так не доверчиво, как молодость! Ничто так не легковерно, как добродетель! Молодая супруга Антонио бросилась к ногам свекра и молила его простить ей гнев, из-за которого она чуть не причинила ему вред… Карло обнял ее и, желая выведать, что за настроения царят в юном сердце, спросил, не писала ли она Антонио.
— Отец мой, — чистосердечно отвечала Лауренция, — разве могу я обманывать вас? Да, я написала письмо и отдала его Камилле.
— Она должна была бы сообщить мне о нем.
— Не ругайте ее за преданность мне.
— Я побраню ее за излишнюю сдержанность.
— Прошу вас, пощадите ее.
— Я уже сделал это, Лауренция… А в этом письме?..
— Я прошу Антонио вернуться или позволить мне самой поехать к нему. Но ни единым словом не обмолвилась я о том, что довелось мне пережить, ибо причина сего была мне неизвестна. Теперь же и вспоминать об этом не стоит.
— Нет, дочь моя, мы не станем делать из этого тайны: Антонио должен знать о силе любви вашей.
Все встало на свои места, и в доме, где только что правил раздор, воцарились мир и благоденствие. Но спокойствие это недолговечно: разве злодей может дозволить добродетели дышать свободно? Словно прибрежным волнам, ему требуется захлестнуть пороком все, что встречается на пути, всех, кто отважится довериться их бурной стихии, и лишь в глубине могилы сможет невинность обрести тихое пристанище, где можно не бояться страшных соблазнов сего опасного моря.
Карло домысливал как можно больше правдоподобных подробностей, дабы сделать обвинение, выдвинутое им против супруги сына своего, наиболее убедительным и одновременно избавить себя от горе-сообщника, прекрасно понимая, что не может далее доверять ему. Учение Макиавелли получило большое распространение в Тоскане; труд этот[9], рожденный во Флоренции, быстро завоевал себе почитателей в лице жителей своего родного города.
Карло принадлежал к ревностным сторонникам изложенной в нем системы, и, когда ему не приходилось притворяться, он никогда не упускал возможности применить одно из правил ее. В этом великом политическом трактате он прочел, что «людей следует либо ласкать, либо изничтожать, ибо за малое зло человек может отомстить, а за большое — не может, из чего следует, что наносимую человеку обиду надо рассчитать так, чтобы не бояться мести»[10].
В этом же трактате он вычитал и о том, что «тех и следует отличать, кто несет больше обязанностей и подвергается большим опасностям»[11].
Исходя из этих губительных принципов, Карло отдавал приказы, ожидая Антонио. Он убедился в верности Камиллы, снова стал воспламенять рвение Урбино и обещал ему огромное вознаграждение, если тот предпримет новую попытку совращения.
Встревоженный молодой супруг примчался; кратковременное затишье позволяло это. Ночью он пришел к Карло и со слезами бросился в объятия его.
— Неужели это правда, отец мой? Она предала меня!.. Обожаемая супруга моя… она… она!.. Но уверены ли вы? Не обманули ли вас глаза ваши?.. Может ли быть, чтобы сама добродетель… ах, нет, отец мой!
— Лучше бы я никогда не вводил ее в этот дом! — восклицал Карло, обнимая Антонио. — Тоска, одиночество… отсутствие твое — все это повлекло за собой страшное преступление, свидетелем которого я стал!
— Берегитесь, отец, неужели вы хотите, чтобы я поверил этому? Отчаяние, в кое вы повергаете меня… Я не смогу поручиться за жизнь ее! А Урбино… чудовище, осыпанное милостями нашими… Да, на него падет мой гнев! Как, отец, вы уже покидаете меня?
— Успокойся, Антонио. Следует самому во всем убедиться, иначе гнев твой может оказаться напрасным.
— Я должен покарать предателя и наказать неверность.
— Ее — нет, сын мой, я против… По крайней мере до тех пор, пока ты во всем не убедишься как следует. Может быть, я ошибся. Не осуждай несчастную супругу, пока глаза твои сами не увидели преступления ее, пока ты сам не услышал ее слов в свое оправдание. Проведем же эту ночь спокойно, Антонио, а завтра все прояснится.
— Но, отец мой, почему бы мне сразу не пойти поговорить с ней? Я бы упал к ногам ее… или пронзил ее сердце!
— Умерь чувства свои, Антонио, и не становись ни на чью сторону, пока сам все не увидишь, и не принимай никаких решений, пока не услышишь Лауренции.
— О Боже! Находиться с ней под одной крышей… провести ночь рядом с ней и не покарать ее, если она виновна… не насладиться чистыми поцелуями ее, если она невинна!
— Несчастный юноша, слова твои свидетельствуют о том, что любовь твоя слепа; это весьма неразумно; твоя супруга, несомненно, виновна, но время мести еще не пришло.
— Неужели я никогда не дождусь урочного часа, чтобы отомстить? Ах, Лауренция, так вот какова цена клятв твоих! Чем обидел я тебя, чем заслужил подобное оскорбление? Лавры, на поиски которых я отправился… Не для того ли хотел я заполучить их, чтобы бросить к ногам твоим?
