Your Personal Boggart - Заставь меня жить
Гермиона медленно хмурится, словно в её мыслях происходит какая-то нестыковка, как вдруг громко вскрикивает:
- Он же пошёл встречать тебя с занятий в Клубе Танцев, но, я так понимаю, тебя там не было?..
Отрицательно качаю головой, а Гермиона очень деликатно спрашивает, что Снейпу потребовалось от меня. Я ограничиваюсь туманными объяснениями о Пророчестве, но по виду Гермионы понимаю, что мой ответ её не удовлетворил. Выкручиваюсь из ситуации и предлагаю отыскать Рона, подруге ничего не остаётся, кроме как согласиться.
Покинув башню Гриффиндора, быстрым шагом мы устремляемся в зал с двигающимися лестницами - время уже близится к полудню, а я хочу отыскать Рона раньше, чем однокурсники успеют съесть большую часть обеда. Ступив на квадратную площадку, Гермиона крепко берётся за каменный поручень, я следую её примеру, потому что лестница начинает поворачиваться влево. Стоит ей коснуться нижней площадки, на которой расположена нужная нам дверь, как эта самая дверь резко распахивается, и оттуда выскакивает отчего-то раскрасневшийся Рон. Завидев нас, он закатывает глаза в облегчении, и мы начинаем движение навстречу друг другу. Пушистые волосы Гермионы частично закрывают обзор, к тому же я стараюсь не наступить ей на пятки, а потому опускаю голову вниз, поэтому не сразу обращаю внимание на щебетание множества девичьих голосов. Мало ли, кто это может быть, ведь сегодня воскресенье, замок и его окрестности полны бездельничающих учеников. Только когда чья-то узкая ладонь перегораживает мой путь, я замираю на одной ноге, не успев ступить на ступеньку ниже.
- Здравствуй, Гарри.
- Здравствуй, Ромильда, - отвечаю немного невпопад, бросая стремительный взгляд через плечо девушки на возмущённую Гермиону, которую Ромильда потеснила без зазрения совести.
- Почему ты сегодня не пришёл на занятия? - продолжает Ромильда без нажима, её речь, как карамельный сироп, течёт мягко и неторопливо, сама она не обращает ни малейшего внимания ни на кого, кроме меня.
Что-то отталкивающее шевелится в моей груди, когда я замечаю группу девушек из пяти человек, столпившихся внизу у лестничного марша с одинаковым выражением крайней заинтересованности происходящим. Рон, которого также нагло оттеснили в самый угол площадки, делает мне невербальные и отчаянные знаки, чтобы я заканчивал этот цирк. Гермиона театрально откашливается и старается подвинуть невозмутимую Ромильду.
И тут происходит то, что впоследствии аукнется мне ещё не раз. Лестница, которой наскучило стоять на одном месте, резко дёргается и неумолимо начинает уплывать вбок от площадки, оставляя вскрикнувших от неожиданности девочек и обалдевшего Рона вне досягаемости. Мы с Гермионой едва ли успеваем ухватиться за изящные ограждения, чтобы не упасть, а Ромильда молниеносно пользуется положением и буквально падает на меня, ловко целуя в губы под нестройный шорох ахнувших людей с портретов. По инерции и от неожиданности я слегка отшатываюсь назад, но девушка обвивает мою шею руками. Гермиона, уже не стесняясь, говорит что-то в полный голос, и это «что-то» звучит не очень дружелюбно, а я понимаю, что уже на ужине об этом поцелуе будет знать вся школа.
Так оно и случается. Не успеваем мы сесть на скамью и дотянуться до блюд, источающих сводящий с ума аромат, как немалая часть учеников начинает смотреть на меня с неподдельным интересом. Сжав челюсти, мне всё же удаётся сделать вид, что я ничего не замечаю, но в том-то и дело: это - только внешний вид. Внутри меня всё бунтует и возмущается. Какого Мерлина им всем так интересно, с кем я целуюсь? Пускай этот поцелуй был далеко не желанный, но даже если и так - кому какая разница?
Тыквенный сок попадает в дыхательные пути, и я с величайшим трудом подавляю кашель, когда Гермиона, отделяя кусочки куриного мяса от кости с неприсущим ей остервенением и нетерпеливостью, указывает подбородком в сторону чужого стола и небрежно произносит:
- Вы только посмотрите на неё. Она разве что не светится от осознания, что вся школа в курсе её поцелуя с Избранным.
Сидящая рядом Джинни странным образом напрягается, что не ускользает от моего внимания. Смахнув набежавшие слёзы, бросаю себе в тарелку немного брокколи и отрезаю:
- Даже не желаю видеть это, - за что получаю одобрительный взгляд подруги. - Похоже, ты был прав насчёт неё.
Последняя реплика обращена уже к Рону, который чуть ли не расцветает, как алый мак в выгоревшем на солнце поле.
- Так ты веришь мне? - шепчет он, едва ли скрывая своё ликование и совершенно не замечая укоризненного взгляда Гермионы.
- Конечно, верит, дурья твоя башка. Если ты не забыл, мы с Гарри - лучшие друзья, - сухо констатирует факт подруга, накалывая на зубчики вилки семена консервированной кукурузы.
Даже это не способно усмирить пыл моего рыжего друга, который принимается за еду с удвоенной силой и радостно жуёт, чем зарабатывает ещё один брезгливый взгляд аккуратной во всём Гермионы.
Таким образом, между мной и Роном устанавливается окончательный и непоколебимый мир.
Когда из-под высоких каменных сводов, скрытых жемчужными облаками, доносятся крики множества сов, я даже не поднимаю голову, как это делают многие, а смотрю туда, куда уж точно никто не будет смотреть в данный момент: в сторону преподавательского стола. Объект моего внимания сидит по правую руку от Дамблдора, аккуратно помешивает чай или кофе - в зависимости от того, что он предпочитает - и совсем как я не замечает всеобщего волнения по поводу получения почты. Впрочем, с грустью думаю я, точно так же он не замечает меня.
Мог ли я предположить, что причина его неожиданной отстранённости кроется в моей матери? И в мыслях не было. Более того, когда я услышал её имя, казалось бы, всё должно было стать на свои места. Не тут-то было. Ясности новое знание не добавило, а лишь преумножило количество вопросов.
Да, я - её сын. Сын той женщины, которую он любил и которая погибла. И теперь этот сын прицепился к нему, как назойливый репейник к полам мантии, и не желает отцепляться. Чёрт побери, а что он до этого думал?! Ведь позволял же и цепляться, и не только…
Я пока что смог сформулировать лишь один вариант ответа на все вопросы: он считает, что подобными отношениями оскверняет память о моей матери. На большее мой юношеский мозг пока что не способен.
Бессилие застилает мою душу, как грозовые тучи - лучезарное небо. В такие моменты я превращаюсь в беспомощного ребёнка, который взбирается на шаткий табурет и становится на цыпочки в бесполезной попытке дотянуться до самой верхней полки серванта, где спрятана вазочка с лакомством. Мне тяжело признаваться в этом, но от правды не скроешься: я сам себя боюсь. Меня пугают перемены в собственном сознании, вспышки неконтролируемой злости, боль в шраме и эти треклятые видения. Чем больше я знаю о последних, тем печальнее моё положение. Дамблдор и Снейп - единственные люди, которые могут внести ясность, обнадёжить или же подготовить к худшему. Если с директором всё понятно - я уверен, со временем он всё расскажет мне, то в случае с профессором зельеварения всё гораздо сложнее. Чем дальше, тем я становлюсь всё более и более зависим от Снейпа, который, в свою очередь, вновь превращается в того человека, каким я знал его предыдущие шесть лет: просто «один из моих профессоров», как он сам выразился однажды.
