Алиса Клевер - Женщина на одно утро. Волшебная гора
– Мама не говорила мне.
– Насколько я знаю, она никому не рассказывала о своей болезни. Однако в тот день твоя мама потеряла сознание. Врачи, конечно, сразу же оказали ей помощь. Хорошо, что и сейчас она под наблюдением…
– Но почему нельзя заранее обезопасить себя от этого? – спросила я, чувствуя полное бессилие.
– Гликемическую кому у больных с серьезным стажем предугадать очень сложно, – вмешалась Жанна. – Организм соответственно реагирует на разные типы инсулина. Реакция также зависит от обстоятельств. Может сказаться даже стресс… Плохо, что ваша мама так долго пролежала без помощи.
– Долго? Как долго? – встрепенулась я. – Полчаса? Час?
– Мы предполагаем, что не менее восьми часов, – Жанна заявила об этом, понизив голос, – серьезно и тихо. Судя по ее лицу, она пыталась донести до меня всю тяжесть положения, в котором оказалась моя мать. Я еще не успела понять, что значат эти слова, но Андре отреагировал мгновенно. Он сжал мои пальцы и сделал шаг вперед.
– Восемь часов в коме? Но ведь должен же был кто-то… – возмутился он, но Жанна его перебила.
– Мадам Синица провела в пансионе весь день. Врачам «Скорой помощи» сообщили – вот, смотрите, – и Жанна ткнула пальцем куда-то в бумаги, – что она не вышла к обеду. Это никого не удивило, потому что у мадам Синицы была небольшая роль, и иногда она бывала свободна целый день… Как сказала хозяйка пансиона, в тот день у вашей мамы был выходной.
– А уровень инсулина? – вмешался Андре. – Вы делали анализы?
– Конечно! – воскликнула Жанна так, словно Андре ей в лицо плюнул. – Естественно, мы сделали все анализы, но что мы можем сказать после того, как прошло столько времени? Да, она колола инсулин – в больших дозах и в сложных сочетаниях. Маркировки на ампулах не наши, российские. Но это не имеет значения. Вы как врач должны понимать, что через такое длительное время уже невозможно сказать, сколько инсулина было в крови изначально, когда случился приступ, и что именно его спровоцировало.
– Что вы имеете в виду? – спросила я, и недовольство промелькнуло по холеному лицу докторши.
– Я имею в виду, что в сложившихся обстоятельствах мы не могли ничего сделать. Поймите вы, гипогликемическая кома – распространенная опасность диабета.
– Особенно такого типа, какой был у твоей мамы. И все же нужно еще раз все проверить. Знаешь, как бывает. Привозят пациента без страховки, иностранку… – сказал Андре по-русски. Жанна обеспокоенно облизнула пухлые, как у Джоли, губы. Именно такие, наверное, заказывают пластическим хирургам.
– Вы не могли бы говорить по-французски? – попросила она.
– Простите нас. Я просто объясняю, что именно может стать причиной гипогликемии.
– О, да все, что угодно. Может, ваша мама забыла сделать укол! – всплеснула руками Жанна. – Может, сделала лишний, не услышала щелчок дозатора.
– Или перепутала инсулин короткого и длительного действия, – предположил Андре. – Вообще-то мадам Синица женщина умная и весьма дисциплинированная.
– Даже если ваша мама ничего не перепутала и все сделала правильно, такое вполне могло произойти. Иногда у пациентов с диабетом случаются непредсказуемые скачки сахара. Уровень глюкозы меняется довольно быстро… К тому же прошло больше восьми часов, а это слишком долго, – просветила нас Жанна.
– Слишком долго для чего? – воскликнула я, снова заметив это непонятное недовольство на лице докторши. Я закашлялась, и Андре помог мне сесть на стул рядом с маминой постелью, затем обернулся к Жанне.
– Да принесите же вы воды!
– Сейчас, – нахмурилась докторша и вышла из палаты. Андре присел на пол около моих ног и с силой сжал обе мои руки. Я посмотрела на него, умоляя молчать, но он только покачал головой и вздохнул.
– Это плохо, да? – спросила я, и мой собственный голос показался мне ненастоящим. – Мама совсем плоха?
– Нет, Даша, нет. Не знаю, пока трудно сказать. Плохо то, что она не приходит в себя после проведенного лечения, но ведь тут все зависит от индивидуальных особенностей организма. Я, конечно, не видел результатов энцефалограммы, но…
– Только не надо обманывать меня! – выпалила я, не зная, как удержаться и не начать истерику. Руки тряслись. Я понимала, эта докторша хочет сказать, что моя мама слишком долго пролежала в коме. Но чем это грозит?
– Такое длительное пребывание в состоянии комы… Понимаешь, когда мозг столько времени остается без питания, изменения могут стать необратимыми. Но все может пройти и без осложнений. Сейчас нельзя паниковать, нужно сделать все возможное и ждать. Твоя мама давно болела, а вы даже не догадывались. Значит, она всегда справлялась! И потом, ведь выходят же люди из комы.
– Да, выходят! – кивнула я, и почувствовала, как меня немного отпускает – страх остался, но дышать стало легче.
Жанна вернулась с тонким и высоким стеклянным стаканом, содержимого которого едва хватило на пару глотков. Равномерный, высокого тона сигнал, идущий от аппарата, сводил меня с ума. Жанна начала задавать вопросы по страховке, возможной транспортировке и о документах, подтверждающих родственные связи. Я не могла найти ответа ни на один из них, не хотела, потому что на самом деле эта суровая красотка мне совсем не нравилась, и я не хотела, чтобы она лечила мою маму. Я отвечала ей сухо и односложно. Да, болела. Да, лечилась. Нет, я не знаю, какие еще препараты кроме инсулина она принимала. Да, возможно, они остались среди ее вещей. Я посмотрю.
– Ваша мама оставляла какие-то распоряжения относительно поддержания ее жизнедеятельности за счет аппаратов? – поинтересовалась Жанна так, словно речь шла о какой-то банальной мелочи. Я вздрогнула и замотала головой.
– Нет! – Андре вскочил с места. – Вам не кажется, что такие вопросы преждевременны? – спросил он, глядя на врачиху, как на подсудимого Нюрнбергского процесса.
– Я только имею в виду, что нужно… вы должны понимать, что… – Жанна смутилась и отвела взгляд.
– Мы не будем ничего обсуждать и решать здесь и сейчас, этой ночью. Договорились? – процедил Андре так, словно хотел хорошенько встряхнуть эту невозмутимую докторшу. И я не стала бы его удерживать, честное слово.
* * *Происходящее было непоправимо и неправильно. Казалось, во все это закралась какая-то ошибка, которою я чувствовала, но никак не могла ухватить и вычленить из этого хаоса, в котором вдруг оказалась. Я словно смотрела кино, где актеры говорили одно, а их дублеры произносили за них совершенно другой текст, но вычислить по губам реальный смысл никак не получалось. Я просидела у маминой постели всю ночь, и это чувство ошибки, ложности всего происходящего только усилилось. Я спала и просыпалась, разминала затекшие руки и ноги, подскакивала, когда мне казалось, что мама пошевелилась, говорила с нею, плакала, обвиняла во всем Андре, а затем просила прощения. Ночь была длинна и наполнена ожиданием, которому не суждено было оправдаться. Мама не шевельнулась, не сказала ни слова, словно ее вообще здесь не было. Я с трудом справлялась с абсурдным желанием начать трясти маму за плечи, пока она не очнется.
