Поймать солнце (ЛП) - Хартманн Дженнифер
Третий пункт я не озвучиваю, потому что уже показала его.
Скосив на меня глаза, Макс сжимает челюсть, чешет шею сзади, а затем садится, прислонившись к толстому стволу дерева.
— Отлично.
Это меня удивляет. Я определенно ожидала, что он будет спорить.
Парень подтягивает колени к груди и откидывает голову на темно-коричневую кору. Наши взгляды встречаются на долю секунды, прежде чем я прочищаю горло и возвращаю свое внимание к чистым страницам блокнота.
Грызу кончик ручки, обдумывая свое письмо. Мое письмо лжи.
Возможно, мне стоит сказать Джоне, что я нашла себе парня здесь, в Джунипер-Фоллс, — мальчика, который живет в лесу и качается на лианах, который ест свежие ягоды с плодородных кустов и пьет воду из ручьев. Брат всегда хотел, чтобы я влюбилась и испытала тот душевный трепет, который возникает, когда сердечные струны переплетаются. Если он чего-то и хотел для меня, то именно этого.
Это была бы любовь.
Убрав ручку от зубов, я начинаю набрасывать свою выдуманную историю.
Дорогой Джона,
Сегодня я влюбилась в мальчика, который…
— Вопрос.
Голос Макса прерывает мои размышления, прежде чем я успеваю полностью развить сюжет. Вздохнув, я чиркаю ручкой по блокноту.
— Давай.
— В чем разница между хандрой и задумчивостью?
Наши глаза снова встречаются.
— Задумчивость — это темнота и таинственность, а хандра заставляет меня думать об ослике Иа из «Винни-Пуха», — объясняю я, как будто это уже проверенный и достоверный факт. — Никто не хочет быть Иа.
Я наблюдаю, как выражение его лица меняется от любопытства к недоумению. По моему опыту, за этим обычно следует отвращение, но если он и чувствует это, то хорошо скрывает. Парень лишь кивает, словно считает ответ приемлемым. В этот момент я должна бы вернуться к придумыванию глупых фантазий для Джоны, но по какой-то причине тишина кажется мне тяжелее, чем обычно. У меня от этого зуд, поэтому я продолжаю разговор.
— Знаешь, мама советовала мне завести друзей, — говорю я, наблюдая за тем, как он наклоняет голову и постукивает ногой по высокой траве. — Хочешь снова стать другом?
— Нет.
Меня не смущает его отказ.
— Хорошо. Я надеялась, что ты так скажешь. — Я возвращаю свое внимание к блокноту. — Я скажу ей, что пыталась. — Макс ничего не говорит, но я чувствую, что он пристально смотрит на меня уже целую минуту, так что в конце концов я поднимаю взгляд, размазывая чернила по подушечке большого пальца. — Что?
— Ты не очень-то старалась.
По сути он не шутит, но от его тона мои губы подергиваются, как будто хотят улыбнуться. Но я этого не делаю — нет. Захлопнув блокнот, сжимаю губы, чтобы не дать им сделать что-то неразумное.
— Ты хотел, чтобы я старалась больше?
Макс пожимает плечами, проводя подошвой кроссовка по рыхлой земле.
— Признаюсь, мне любопытно.
Это вызов.
Теперь я не могу отступить.
Медленно моргая, я изучаю его, сидящего, прислонившись к стволу дерева напротив меня. Он отводит взгляд, чтобы посмотреть на озеро, в то время как солнце играет на воде и подсвечивает ее, как бриллианты.
— Думаю, я могу рассказать тебе обо всех своих хороших качествах, — говорю я ему. — Их не так много, но может быть их будет достаточно, чтобы заманить тебя в некую импровизированную дружбу.
— О, да? — Он все еще сосредоточен на сверкающей воде.
— Может быть. — Театрально прочистив горло, я пытаюсь очаровать его. — У меня очень мало увлечений, так что я легко доступна для дружеских свиданий. А еще я отлично владею армрестлингом — на случай скуки. Когда мне было шесть лет, я зарыла свои оранжевые карандаши в саду, думая, что из них вырастет морковь. Кстати, это не качество… просто случайный факт, о котором ты не спрашивал. — Я провожу языком по нижней губе, когда его внимание возвращается ко мне, его брови сведены вместе, что выглядит как беспокойство. — О, и я потрясающе хороша в ловле вещей. Всяких разных. Особенно когда их траектория резкая и пугающая. Это пригодится, если ты когда-нибудь уронишь блюдо с запеканкой или если понадобиться вратарь.
Макс смотрит на меня с бесстрастным выражением лица, пока из кустов доносится симфония сверчков.
Дальше все происходит очень быстро.
Его рука взлетает и швыряет в мою сторону маленький камешек, прежде чем с моих губ успевает сорваться еще одно бессмысленное слово.
Также быстро моя рука поднимается с внезапностью паука, бросающегося на свою добычу. Я ловлю камень, обхватывая его ладонью.
Это чистый инстинкт.
Макс не хлопает в ладоши, но вполне мог бы.
— Отличные рефлексы, — говорит он, его глаза кажутся на два тона темнее, когда солнце скрывается за облаками. — Я впечатлен.
— Черт. — Я вздыхаю. — Я зашла слишком далеко. Теперь ты влюблен.
Пауза.
Вдох.
А потом его губы изгибаются, обнажая пару глубоких ямочек, которых я не видела уже десять лет.
Боже мой, он действительно улыбается, и это кажется заразительным.
Я действительно зашла слишком далеко.
Быстро отворачиваюсь и начинаю рыться в рюкзаке, чтобы найти апельсин, который взяла с собой. Будет лучше, если я отвлекусь, прежде чем на моем лице тоже появится улыбка. Отбросив гладкий белый камень, я счищаю кожуру с фрукта, отщипываю мякоть и отправляю ее в рот.
— Что? — спрашиваю я, жуя, все еще чувствуя на себе его пристальный взгляд.
— Ты одета в оранжевое, твой рюкзак оранжевый, и ты ешь апельсин, — замечает он.
— Поздравляю! У тебя есть глаза.
— Я просто имею в виду… это счастливый цвет. Солнечный и теплый, как ты раньше. — В его взгляде мелькает задумчивость, когда он еще раз осматривает меня. — Мне кажется, что сейчас черный тебе больше подходит.
Сок стекает по моему подбородку, и я вытираю его тыльной стороной ладони.
— Это справедливо.
— Это тебя не обижает?
— Нет. Если ты обижаешься на чьи-то слова, значит, тебе не все равно, что этот человек о тебе думает. А мне это неважно. — Прочистив горло, я добавляю: — Без обид.
— М-м-м…
Мы смотрим друг на друга.
Макс Мэннинг все еще наблюдает за мной, даже после того, как снова наступает долгое молчание, и на моем лице появляется обычное хмурое выражение. Я снова открываю блокнот. Слова на странице путаются, а в ногах такое ощущение, будто у меня внезапно начался синдром беспокойных ног. Я разгибаю их, позволяя свисать с края скамейки, а затем снова скрещиваю. Ручкой то и дело постукиваю по бумаге. Несколько раз вздыхаю без всякой причины. Думаю, это потому, что я осознаю его присутствие. В обычный день я отгораживаюсь от других людей на профессиональном уровне. Это просто блаженный навык. На самом деле, мне следовало сказать ему об этом, когда озвучивала свои хорошие качества.
Наверное, я понимаю, что сейчас не чувствую себя одинокой, и не знаю почему.
Это заставляет меня нахмуриться еще сильнее.
— Ты идешь сегодня на вечеринку у костра? — Макс встает, стряхивает пыль и травинки со своих синих джинсов, возвышаясь надо мной.
— Нет, — отвечаю я, поднимая только глаза. Если поднять голову, то покажется, что меня это волнует больше, чем на самом деле. — А ты?
Теперь точно кажется, что мне не все равно. Черт побери.
— Нет, — говорит он.
— Круто.
Мы смотрим друг на друга.
Никто не двигается. Никто не говорит.
В конце концов, он быстро кивает мне и, не сказав больше ни слова, покидает наше маленькое убежище, оставляя за собой аромат сосновых иголок и мяты.
Мое сердце бьется быстрее, чем обычно. Это не галоп, скорее быстрая ходьба. Но оно заметно оживилось.
Я потираю грудь.
И по какой-то нелепой причине эхо наших невысказанных слов доносится до моих ушей, когда я смотрю, как парень исчезает в лесу.
Увидимся там.
ГЛАВА 6
ЭЛЛА
У меня нет никаких веских причин быть здесь, кроме того факта, что у мамы сегодня за ужином случился эмоциональный срыв. Она приготовила куриную запеканку, которая была полусгоревшей и на вкус напоминала опилки, так что я, кажется, понимаю, почему она плакала. У меня тоже слезились глаза, если честно.
