Клубничный Яд (ЛП) - Кенна Дж. Л.

Так что пока что мамина сфольятелла — это мой максимум.

Хрустящие слои слоеного теста удерживают сладкую рикотту, будто жертвуя собой, чтобы защитить ее. Ароматы ванили и корицы танцуют с посыпанной сверху сахарной пудрой, заставляя мои веки сомкнуться. Я проглатываю кусочек, затем запиваю его глотком капучино, и, о боже, это — оргазм.

Лучше, чем жить на бутербродах с арахисовым маслом, джемом и попкорне.

Я всё еще планирую вырваться из этого дурдома, говорю я себе, накладывая в рот еще одну большую ложку кремовой рикотты. Но прямо сейчас, зачем морить себя голодом? К тому же я больше никогда так не поем.

— Вот это да…

Я поднимаю голову, улыбаясь звуку его голоса. Подняв тканевую салфетку с колен к губам, я провожу ею по рту, затем неторопливо пью капучино.

— Собираешься подойти и обнять свою любимую кузину или так и будешь пялиться мне в спину всё утро? — говорю я между глотками.

Поворачиваясь на барном стуле в тот момент, когда слышу шаги Джино за спиной, я раскрываю объятия, когда его большие руки обхватывают мою талию и притягивают к себе. Он поднимает меня со стула и кружит, заставляя искренне рассмеяться.

— Бьянка Колетта Росси, я зол на тебя, — говорит он, ставя меня на пол и отодвигая меня за плечи, чтобы лучше рассмотреть.

Прошло всего два года, но зрелость изменила его лицо. Там, где раньше были пухлые щеки, теперь появились четкие линии. Когда я уехала, он всё еще был подростком, красивым, но незрелым. Теперь я вижу, что на меня смотрит мужчина.

— Джино… — я тянусь руками вверх, прижимая ладонь к его щеке. — Посмотри на себя.

Его темно-карие глаза за красивыми густыми ресницами подмигивают мне в ответ. Оливковая кожа и крепкое, словно мрамор, тело возвышается надо мной.

— Да, я повзрослел, кузина. Где, черт побери, ты была?

Я опускаю руку и качаю головой.

— Ты бы не понял.

— Ты ушла, потому что Альдо выдает тебя замуж за Лоренцо Моретти. Я всё понимаю. Ты знаешь, я бы никогда — мы все, и твой папа в том числе — никогда не позволили бы случиться чему-то плохому с тобой.

— Выдать меня за Лоренцо — это и есть что-то плохое, Джино. Он монстр, — я держу при себе то, что он сказал мне прошлой ночью. Это не имеет значения, потому что я не собираюсь выходить за него замуж.

Губы Джино кривятся в ухмылке.

— Мы все монстры, Би. Это Cosa Nostra. Это наша жизнь.

Я закатываю глаза, упирая руки в бока.

— Да-да-да. Ну, я не выбирала эту жизнь и не должна ее принимать.

Джино поднимает брови и качает головой.

— Ты всегда была бунтаркой, Би, — он смеется, затем поднимает руку, чтобы почесать затылок. Его пиджак приподнимается, и рукоять его пистолета становится видна невооруженным взглядом.

Грусть проникает в мои внутренности. Когда-то давно я помогала тете Джиане менять ему подгузники, а теперь он работает на моего отца. Он рискует жизнью ради Cosa Nostra, потому что у него, как и у меня, не было выбора. Это жизнь, в которую мы пришли по праву рождения. Разница между нами лишь в том, что он не задается вопросами. Ему, наверное, всё нравится, потому что он романтизирует такую жизнь и считает крутым существованием.

Я же нет. Для меня это хуже тюрьмы.

— А что ты тут вообще делаешь? — спрашиваю я, подавляя нарастающее отвращение к отцу.

— У Альдо есть кое-какие дела в доме. Мэтти и Лео в задней комнате… Тебе стоит зайти и поздороваться с ними.

Я выдавливаю улыбку. Будет только труднее уйти, если я увижу свою семью. Они всегда были добры ко мне. Особенно мои кузены. Всегда защищали, всегда любили и были верны. Конечно, теперь преданность моему отцу течет в их венах. Я никогда не смогу по-настоящему сблизиться с ними. Уже нет.

— Может, позже. Я пойду наверх, приму душ.

— Как скажешь, — он подходит ближе, обнимает меня за плечо и целует в висок. — Всё будет хорошо. Мы рядом с тобой, кузина.

— Да. Конечно. Рада тебя видеть, Джино.

Я выхожу из кухни, быстро направляясь к лестнице. Слезы наворачиваются на глаза, размывая зрение. Если повезет, Джино будет жив, чтобы отпраздновать свое тридцатилетие. И если это случится, меня не будет рядом, чтобы разделить этот день с ним. Печаль оседает в моих костях с каждым шагом к моей комнате — единственному месту, где я чувствую себя хоть немного в безопасности в этом доме.

Приняв долгий горячий душ, я вытираюсь и одеваюсь. К счастью, мама сохранила всю мою одежду, пока меня не было. Эти вещи не такие, к каким я привыкла сейчас, когда зарабатываю свои собственные деньги и должна делать выбор между новой одеждой и едой, но мой стиль не так уж сильно изменился за последние два года. Джинсы здесь толще и имеют меньшее количество дыр и всё постирано в роскошных жидких моющих средствах, без вредных ингредиентов. Не то порошковое дерьмо, что я покупаю в прачечной за свои деньги.

Засовывая грязную одежду, в которой они меня похитили, в свою сумку через плечо, я собираю некоторые вещи из комнаты, которые хотела бы взять с собой, — если у меня появится возможность сбежать.

Низкий гул вдалеке привлекает мое внимание и становится всё громче и глубже по мере приближения к особняку.

Прыгая на одной ноге, натягивая носок на другую, я подхожу к своему окну, чтобы посмотреть наружу. Полностью черный винтажный маслкар24 медленно приближается по подъездной дорожке, за ним плотно следует черный «Мерседес».

Они объезжают круговую дорожку и паркуются в сторону выезда, чтобы при возможности можно было легко уехать.

Джино сказал, что мой отец сегодня будет вести дела из дома. С кем он, черт возьми, собирается встретиться? Я уставилась на маслкар, ощущая вибрацию холостого двигателя даже отсюда. Двое мужчин выходят из «Мерседеса», прищуривая глаза смотрят на особняк. Один из них, с ярко-рыжими прядями волос, вьющимися вокруг висков, поднимает взгляд на мое окно и подмигивает, когда его глаза встречаются с моими. Татуировка на его шее выглядит как какой-то герб. Я прячусь за занавеской, желая остаться незамеченной.

Кто, черт побери, эти люди?

Сжав пальцы на раме окна, я приподнимаюсь, заглядывая через стекло. Дверь самой сексуальной машины, которую я когда-либо видела, распахивается, и каждая клеточка моего тела сжимается и замирает, когда матовый черный ботинок «Челси» проходит мимо тяжелой двери и впечатывается в землю, словно вырастая из нее. Мои глаза следят за ногой, облаченной в облегающие черные брюки костюма, по голени к мощному бедру, пока я не замечаю руку, тянущуюся, чтобы ухватиться за дверь.

Мой живот вспыхивает, когда татуированная рука превращается в плечо, я вижу хрустящую белую классическую рубашку, затем торс, черный галстук, татуировки, поднимающиеся по его шее, голову, зачесанные назад светло-каштановые волосы, глубокие синие глаза, сильную челюсть и хмурый взгляд.

Килл.

Мое сердце делает сальто, как и моя голова, оставляя меня в недоумении и с легким головокружением.

Что он здесь делает?

Киллиан Брэдшоу стоит на подъездной дорожке моего отца, как будто владеет землей, на которой стоит. Мой рот пересыхает, пока нервы гонят кровь в щеки. Я внимательно наблюдаю за ним, прищурив взгляд, осматривая его грозную фигуру. Он оглядывается вокруг, его глаза задерживаются на всём на определенное время, словно он впитывает, картографирует и запоминает всё, что видит. Он тянется в свою машину и вытаскивает черный пиджак, затем накидывает его на плечи, просовывая руки в рукава по одному. Два пистолета висят по бокам в двойной плечевой кобуре, словно это его товарищи со своими собственными пульсами.

Двое мужчин из «Мерседеса» становятся по бокам от него, когда он закрывает дверь своей машины, затем они направляются ко входу в особняк, пока не исчезают из виду.

Натягивая свои конверсы, я хватаю сумку, перекидываю ее через плечо и направляюсь в коридор.

Что он здесь делает? Он работает на моего отца? Нет, мой отец никогда бы не стал вести дела с ирландцами. Должна ли я показаться Киллу? Вытащит ли он меня отсюда? Вопросы захлестывают мой разум, пока я лихорадочно ищу место, чтобы подслушать их разговор, оставшись незамеченной.