Начало нас (ЛП) - Джеймс Лайла
Дженни низко наклоняется, приближая свое лицо к моему.
— Ты всегда воображала себя могущественной принцессой, непобедимой и находящейся на вершине лестницы. Но от тебя легко избавиться, Райли. — Ее длинные, идеально ухоженные ногти впиваются в мои щеки, и я понимаю, что она порезала меня, когда моя кожа начинает щипать. Боль пронзает мое лицо. — Куда привела тебя твоя красота? Тебя называли школьной шлюхой. К чему привело богатство? Быть школьным клоуном. К чему привела твоя так называемая популярность? Без друзей и печально отверженной. — Даже Элейн и Блайт больше не хотят иметь с тобой ничего общего. Ты – никто.
Издевательства не причиняют вреда. Слухи и все то неловкое дерьмо, которое они заставили меня терпеть. Ничто из этого не причиняло мне большей боли, чем Элейн и Блайт, отвернувшиеся от меня, когда я нуждалась в них больше всего.
Когда я стала аутсайдером Беркшира, они отказались больше со мной сотрудничать. Чтобы сохранить свою репутацию.
Хотя они не принимали активного участия в издевательствах, они наблюдали, как меня заталкивали в шкафчики. Они наблюдали, как меня подставляли и высмеивали, а иногда присоединялись к смеху и издевательствам.
Думаю, мы были друзьями только потому, что им это было выгодно, а не потому, что они заботились обо мне.
Мои глаза устремляются в сторону Дженни.
— Я никто, а ты просто ревнивая идиотка.
Возмущенная, она снова наносит мне удар слева.
Я смеюсь.
— Грязная предательница, — плюю я сквозь окровавленные губы. — Ты завидуешь, потому что я первая привлекла внимание Джаспера. Ты завидуешь, хотя это и было спором, но я была его девушкой первой. Ты просто завидуешь, потому что ты вторая.
На этот раз от ее пощечины моя голова откинулась назад и я ударилась о стену. У меня звенит в ушах и тупая боль в затылке. Земля под моими коленями вертится до тех пор, пока у меня не начинает бунтовать желудок, когда меня тащат по полу туалета на коленях. Дженни что-то кричит, но ее слова остаются без внимания.
Единственный раз, когда мир перестает вращаться, это когда моя голова погружается в холодную воду.
Мое тело автоматически реагирует, адреналин течет по моим ледяным венам, и я начинаю бороться с их плененными руками, изо всех сил пытаюсь дышать, но в конечном итоге я только задыхаюсь, когда у меня перехватывает дыхание.
Пальцы впиваются мне в кожу головы, болезненно и безжалостно, удерживая меня под водой.
Моя борьба становится жестокой, а затем мою голову отрывают от воды. Мне дана лишь короткая передышка, один-единственный вдох, прежде чем Дженни окунет меня обратно в унитаз.
Вода льется мне в уши, и я задерживаю дыхание.
Мое сердце громко стучит о грудную клетку, как будто оно пытается вырваться на свободу, и мои мышцы сжимаются.
Унижение.
Горе.
Ненависть.
Пустота, которая поглощает меня.
Все проносится сквозь меня, как беспорядочная тирада, неудержимая и разрушительная.
Мой разум отключается, и в следующий раз, когда она поднимает мою голову, я закрываю глаза. Вода стекает по моему лицу, и я чувствую ее теплое дыхание возле своих ушей.
— Я превращу твою жизнь в ад, Райли. Ты знаешь почему? Не потому, что я ненавижу тебя. Это из-за твоего мелкого высокомерия. Даже сейчас, когда ты пала так низко, ты все равно идешь с высоко поднятой головой. Эта твоя уверенность? Это не продлится долго, пока я твой враг.
Она отпускает мои волосы, и ее друзья бросают меня на пол. Мое лицо, мои волосы... моя форма, все мокрое и грязное.
Закрывая глаза, я делаю несколько глубоких вдохов. У меня течет из носа, и всхлипывание эхом разносится по четырем стенам уборной. Их шаги отходят на второй план, и я на мгновение слышу, как закрывается дверь.
Тишина наполняет ванную. Голосов больше нет. Больше никакого смеха, насмешек, криков или насмешливого хихиканья. Я почти слышу, как частицы пыли летают по комнате.
Проведя рукой по лицу, я пытаюсь стереть остатки воды, оставшиеся на коже. Значит, то, что я не сдаюсь перед хулиганами, — это высокомерие?
Я разорена, но не позволяю им победить.
Бедная, маленькая, неуверенная в себе Дженни и ее парень-мудак.
Я открываю глаза, смотрю в потолок, и холодный смех срывается с моих синяков и все еще кровоточащих губ.
— Думаю, я провалю тест, — говорю я вслух, ни к кому конкретному.
Ужасное чувство покалывает мою грудь, смесь отчаяния и разочарования. Тоска и ярость. Столько ярости. На них, на моих родителей, на себя.
С трудом поднявшись на ноги, я подхожу к раковине. Девушка, смотрящая на меня в отражении зеркала, неузнаваема. Мои волосы мокрые, спутанные пряди прилипли к лицу. Тушь оставила черные полосы на щеках, а глаза налились кровью. Мои губы опухли и в синяках. Лицо у меня бледное, за исключением правой щеки, которая от пощечин Дженни приобрела уродливый фиолетовый оттенок. Ее кольца, должно быть, зацепились за мою кожу, потому что на моей щеке два грубых пореза.
Я ненавижу это… это чувство никчемности.
Какова моя ценность сейчас?
***
Насыщенный пикантный вкус пиццы наполняет мой рот, и мои вкусовые рецепторы покалывают. Мягкая, упругая текстура хлеба, сладких и пикантных помидоров и творога. Соленые оливки, кислые ананасы и жевательное жареное мясо.
Все на вкус как рай, и чувство эйфории от обжорства разливается по моему телу. Хотя я знаю, что как только закончу, меня охватит отвращение, и необходимость очиститься одолеет мои чувства.
Но сейчас я просто не могу перестать набивать себе лицо всем ароматным и изысканным.
Мой мозг едва замечает отсутствие контроля, а руки трясутся, но отчаянно пытаются дотянуться до следующего куска пиццы. Я не могу остановиться. Мне нужно это.
Я не могу заполучить эту еду, ту еду и всю еду передо мной. Это шведский стол, но этого недостаточно. Шведский стол, который я не могу съесть достаточно быстро.
Мой мозг даже не распознает калории, которые я набиваю в свое тело. Все мои чувства наполнены чистым блаженством — восторгом, который приходит от удовольствия.
Мне нужно больше.
Ничего, если я съем еще кусочек… это будет последний кусок, который я съем.
Ложь. Ложь. Ложь.
Половина моей тарелки очищена, и тут меня начинает бить. Эйфория и адреналин, сопровождающие мою еду, сменяются чувством вины и стыда. Печаль и гнев.
И все же я не могу остановиться.
Это не верно.
Но я не могу остановиться.
Я засовываю в рот еще одну ложку взбитых сливок и не останавливаюсь, пока контейнер не опустеет.
Мне нужно остановиться. Это плохо.
Всхлипнув, я роняю пустой контейнер из-под взбитых сливок и хватаю упаковку «Орео». Я засовываю в рот три печенья «Орео» и жую, пока у меня не болит челюсть и не сводит желудок.
Почему я это делаю?
Почему я, черт возьми, не могу остановиться?
Никакой больше пиццы, никакой «Нутеллы», никаких взбитых сливок, никакого печенья «Орео», никакого хлеба, углеводов и калорий. Больше никаких…
Громкий настойчивый стук прерывает мои мысли, и я бросаю сверток себе на колени.
— Райли? — моя мама стучит из-за двери. — Что ты делаешь? Нам нужно уходить через пять минут. — Голос у нее холодный и строгий.
Чего-чего?
— Что? — спрашиваю я достаточно громко, чтобы она услышала меня через дверь. — Уходить, куда?
Она снова стучит в дверь.
— Открой эту дверь прямо сейчас!
Мои глаза расширяются, и меня охватывает паника. Спрыгнув с кровати, я тащу все вниз, пряча поднос и весь мусор от переедания под кровать.
Я не могу позволить своей матери увидеть это.
Она никогда не узнает.
Никто никогда не узнает.
Это мой ужасный секрет.
Я быстро провожу рукой по лицу, собирая остатки крошек, чтобы убедиться, что я достаточно презентабельна для Норы Джонсон.
Когда я открываю ей дверь, она едва удостаивает меня взглядом, проталкиваясь мимо меня, чтобы пройти в мою комнату.