Девочка по вызову - Энджелл Джаннетт

- Я хочу работать только с постоянными клиентами, - говорила я ей, - только с теми людьми, которых ты знаешь.

- Все нормально, Мэт - наш постоянный клиент. Мы его знаем уже больше года.

- Хорошо, - все еще раздумывала я. - Только, Персик, на всякий случай хочу предупредить, чтобы меня никогда не отправляли к новым клиентам. Никогда. Я просто не могу рисковать.

- Дорогая, - сказала она, - я все прекрасно понимаю.

Был еще клиент в Бруклин-Виладж, который заплатил еще за один час, чтобы отвести меня в китайский ресторан после того, как мы занимались с ним сексом. Очень мило с его стороны. Я получила в два раза больше обычного и хорошо пообедала с мужчиной, с которым не стала бы встречаться при других обстоятельствах. Хотя его нельзя было бы назвать совершенно неприятным человеком.

Во всяком случае, не настолько неприятным, как мой последний любовник.

Ни один из этих мужчин не обладал искрометным темпераментом. Если честно, большинство из них уже исчезли из моей памяти. Кто-то был груб и бесцеремонен. Кто-то не мог удержаться от высказываний типа: «Да ты вообще ничего не понимаешь. С кем я тут разговариваю? С Эйнштейном?» Я была новичком в своем деле и, не сдержавшись, позволила себе отреагировать на это замечание: «Действительно». Это произошло, когда он третий раз повторил свою тираду. «В отличие от меня, у Эйнштейна не было докторской степени по антропологии». После моего заявления он вел себя довольно тихо.

Дело в том, что все они, в общем, были неплохими людьми. Обыкновенные, не особенно привлекательные, с сомнительными навыками общения, скучные и предсказуемые, с комплексами и неуверенностью в себе, которую компенсировали со мной, они не были для меня чуждыми, страшными или отвратительными.

В прошлом я встречалась с такими же мужчинами, причем безо всякой компенсации.

В четверг, примерно через месяц моей работы с Персиком, на которую у меня уходило примерно три или четыре вечера в неделю, я подошла к окончанию курса «Смерть: процесс и результат». Мне больше всего нравится этот момент, когда я вижу, что успела сделать, какие мысли сумела пробудить. С начала семестра студенты знали, что их оценка частично будет зависеть от курсовой работы, которая могла быть выполнена индивидуально или в группе. Они должны были представить другим студентам то, что их увлекло, удивило или потрясло. На презентации этих работ я видела поразительные вещи.

В тот четверг я тоже не была разочарована. Карен, одна из немногих студентов, которые не были медицинскими работниками, представляла свой собственный проект. Она пошла в хоспис и записала интервью с людьми, умирающими от СПИДа. Разговаривая с ними, Карен, профессиональная художница, рисовала их портреты (которые потом отдала самим больным). Ее душевная щедрость достойна отдельной истории.

По-моему, происходящее в аудитории не оставило равнодушным ни одного человека.

Сильные и испуганные, мирные и злобные, голоса с пленки наполнили зал. Мы слушали истории этих людей и смотрели на болезненно красивые лица, умные глаза и ввалившиеся щеки. Я наблюдала за студентами, замечая их слезы, напряженное внимание и сострадание, и мое собственное сердце переполнялось чувствами.

Потом случилось то, чему я не могу найти объяснения. В этот прекрасный, священный момент мои мысли сделали скачок во времени, я оказалась в апартаментах на Честнат-хилл, обставленных шикарной скандинавской мебелью, и снова увидела клиента, который говорил:

- Ты ведешь занятия о смерти? Вот это да! Смерть - лучшее возбуждающее средство!

Я тут же прогнала эту мысль, шокированная ее вторжением. Слушая рассказ о том, как человек теряет друзей и как его мать боится прикоснуться к нему, я чувствовала, как горели мои щеки. В самый важный, кульминационный момент, ради которого я родилась, я отлучилась. Мой уход был равноценен физическому выходу из аудитории. Я предала работу Карен и саму себя.

Я не знала, как мне быть с этим знанием. Я не хотела о нем думать. Я пыталась о нем забыть.

Если вы верите в неминуемое наказание за проступки, вы будете удовлетворены. Я получила свое наказание. Я поехала на вызов в Бэк-Бэй.

Район залива в Бостоне состоит из каменных домов, заселенных старыми семьями со старыми устоями. Там все очень похоже на квартиры в Париже и Будапеште: обитаемые, не продающиеся и никогда не сдающиеся в аренду.

Улица носила гордое название Коммонвелс-авеню, была чисто выметена и украшена высаженными строго по одной линии деревьями. Я жила неподалеку от этого места, в Олстоне, где воздух был наполнен скрипом и шумом проходящих поездов, гомоном испанского рынка и русских аптек. Эта же улица была создана, чтобы имитировать бульвар Османи в Париже, и почти убеждала легковерного прохожего, что он находился именно там.

Рядом неторопливо текла Бикон-стрит, с причудливо изогнутыми коваными оградами, лестничными пролетами и балконами, и Мальборо-стрит с вычурными окладами тяжелых дубовых дверей. Отсюда были видны отблески газового освещения и слышен шорох колес, долетающий со Стороу-драйв.

Проходя по таким улицам, всегда задумываешься о тех, кто живет за этими окнами, завешенными тяжелыми бархатными драпировками. Мне почему-то казалось, что там должны жить культурные и образованные люди, которые зимними вечерами за глотком бренди обсуждают Рембо и Верлена или Хофтстадтера и Мински.

Мои предположения подтверждались опытом, который я получила, работая над докторской степенью и одновременно помогая одному профессору, жившему на Бикон-стрит.

Я часто привозила ему домой проверенные работы студентов. На стенах его большой и темной квартиры везде, где хватало взгляда, висели огромные мрачные картины в мощных золоченых рамах. Они почти касались друг друга, так что невозможно было рассмотреть узор на обоях между ними. На полу лежали восточные ковры ручной работы, а тяжелая мебель красного дерева и книги в кожаном переплете лишь дополняли атмосферу. Иногда профессор угощал меня чаем. Я никак не могла определить, что это был за сорт, и кроме как у него дома, я нигде больше не встречала такого тонкого изумительного вкуса напитка.

Поэтому, получив предложение поехать на Бикон-стрит, я только обрадовалась. Когда мы договаривались, клиент мне не понравился, но к тому времени я уже выстроила свою собственную теорию: я считала, что клиенты, которые неприятны по телефону, на поверку оказываются совсем неплохими людьми, и наоборот.

Что ж, и в этом я тоже оказалась не права.

В тот момент, когда я разговаривала с ним, я еще об этом не знала, и поэтому старалась отнестись ко всему с юмором.

- Ну, что тебе нравится?

За то короткое время, что я занималась новой работой, у меня развилось стойкое отвращение к этому вопросу.

Клиентов редко интересовало, что нравится мне. И даже задавая подобный вопрос, клиент делал это чаще всего для того, чтобы поспорить со мной или к чему-нибудь придраться.

Я откашлялась.

- Мне нравятся разные вещи. Я даже уверена, что мне понравитесь вы. Почему бы мне не приехать, чтобы узнать, понравится ли нам вместе?

Квартира была на четвертом этаже и выходила окнами прямо на Чарльз-ривер. Когда я приехала, то первым делом подошла к окну с радостным восклицанием. Мужчинам нравится, когда хвалят их жилище, а это место было на самом деле великолепным.

Везде, куда падал взгляд, вокруг меня и подо мной темнота была пронизана крошечными мигающими огоньками, окна разливали теплый желтый свет, красные всполохи озаряли крыши домов, а от реки исходило таинственное мерцание.

Клиент - его звали Барри - явно не намеревался платить мне за рассматривание вида из его квартиры. Он заявил об этом, схватив меня за руку и рванув к себе в сторону от окна. Это была первая отметина на коже, которая осталась у меня на память о том вечере.

Первый поцелуй чуть не поранил мне рот. Барри придавил меня к кирпичной стене с такой силой, что все ее неровности врезались в мою спину. Его руки толкали, давили, сжимали мне грудь.