До конечной (СИ) - Николаева Елена

Переключаю всё внимание на рубашку. Хотя бы её я могу прижать к груди. Дрожащими пальцами тянусь к разодранной вещи. Едва схватив за воротник, утыкаюсь носом в шёлковую ткань. О пятнах крови стараюсь не думать. Он выкарабкается! Женя обязательно поправится.

«Гонщик родился в рубашке…» — вспоминаю чьи-то слова.

Слезы, переполнив глаза, тут же скатываются по лицу, обжигают кожу, впитываются в тонкие волокна ткани. Целую её. Прижимаю к губам. Надежда в груди начинает трепетать с новой силой.

«Всё будет хорошо, любимый. Всё обойдётся» — рваный вздох позволяет втянуть дозу успокоительного. Запах моего мужчины ударяет в голову, и я теряю выдержку, позволяю себе разрыдаться, приглушая ладонями громкий плачь.

— Яна, нужно взять себя в руки. Слышите? — встрепенувшись, Герман спешит успокоить. — Мне вызвать врача?

— Н-не нужно, — говорю сквозь слёзы. — Я с-справлюсь…

— Отлично.

Прижимаюсь спиной к стулу, не выпуская рубашку из рук. Замолкаю, дышу его запахом. Только плечи всё ещё вздрагивают от рыданий. Пытаюсь втягивать воздух глубже, но у меня не выходит.

— Пусто, — озвучивает Рома.

— И у меня ни одной зацепки. Может документы остались в бардачке?

— Стас проверял. Там чисто.

— Твою мать… — рычит Герман, складывая вещи обратно в пакет. — Нужно связаться с майором Красновым, выяснить, может что-нибудь упустили.

Как только Герман переводит на меня взгляд, всем своим болезненным видом даю понять, что с рубашкой расставаться не намерена.

— Герман Петрович?

— Да, Яна?

— Я смогу его увидеть?

— Я постараюсь договориться. Но вряд ли вас пропустят к нему так скоро. Боюсь, Евгению Дмитриевичу не понравится то, что вы проведёте здесь целую ночь. Утром я вас отвезу к Тимофею.

— Я попрошу Леру за ним присмотреть. Я не уйду отсюда, пока он лично меня не прогонит…

Глава 11. Обменяю всё на тебя

Яна.

Вздрагиваю от приснившегося кошмара и распахиваю глаза. Сон мгновенно выветривается из головы, превращаясь в смутные воспоминания.

Снилась длинная дорога, петляющая посреди тёмного леса, из которого я так и не успела найти выход. Пугающие тени и голоса, клубившиеся надо мной, исчезли, стоило мне раскрыть веки и заметить пробивающийся сквозь окна рассвет.

— Всё хорошо, Яна?

Едва прийдя в себя, поднимаю голову с чужого плеча и устремляю взгляд на знакомый профиль.

Валентин.

Этой ночью я отправила его жене эсэмэску о произошедшей аварии и адрес больницы.

Друзья примчались сразу же, как только смогли. Я смутно помню нашу встречу и разговоры. Мы с Лерой долго плакали, особенно я. Позволила себе снова проявить слабость, изливая душу близким людям. Не знаю, сколько это продолжалось. Потеряв все силы, позорно отключилась у Завальского на плече. Провалилась в забытьё после дозы успокоительного, прижимая рубашку Жени к своей груди.

— Плохой сон… — отвечаю на заданный Валентином вопрос. — А где Валерия?

— Домой уехала. К детям, — мужчина выключает девайс и прячет его в карман пиджака.

Отстраняюсь от чужого мужа и сажусь ровно на стуле, осматриваясь вокруг.

В коридоре с деловым жужжанием снуют туда-сюда медсёстры, уборщица протирает пол. Запахи хлорки и лекарств провоцируют утреннюю тошноту.

Мчусь к первому попавшемуся туалету. После нескольких минут мучений я, наконец-таки могу снова нормально дышать. Умываюсь водой из-под крана, промокнув лицо рубашкой, выхожу к Валентину. Он вручает бутылочку воды. Герман держит в руках чашку ароматного кофе и крекеры. Видимо для меня...

— Есть хоть какие-то новости о Жене? — делаю глоток воды.

— Минут десять назад перевели из реанимации в отдельную палату, — озвучивает начальник охраны. — По словам доктора, Евгений выкарабкается, не переживайте так, Яна. Всё худшее осталось позади.

— Я хочу его увидеть, — с надеждой перевожу взгляд от одного мужчины к другому.

— Он ещё не вышел из наркоза, — добавляет Валентин. — Зря ты не согласилась уехать домой. Хотя бы немного поспала. В твоём положении нужно как следует отдыхать и меньше нервничать, в первую очередь думать о ребёнке.

— Что ещё сказал врач? — не принимая во внимание слова Вала, едва не плачу, хватаюсь за руку Германа, так хочу к Жене. Хочу увидеть его, припасть ухом к груди, услышать, как бьётся его сердце, потому что моё почти замерло. Еле-еле стучит в неведении.

— Вывих левого плеча. Поверхностная трещина берцовой кости. Сотрясение головного мозга. Он принял удар на себя, спасая Стеллу от столкновения с бетонной стеной.

Слушаю Германа и ноги становятся ватными. Подкашиваются. Валентин подхватывает меня под мышки, не позволяя осесть на пол.

— А жена? Она жива? Она же потеряла ребёнка? Выходит, из-за него? О каких наркотиках шла речь? Герман, что вам удалось выяснить? Она может его засудить?

— Стелла ещё в реанимации. К ней не пускают. Прогнозы не слишком утешительные. Нужно ждать. Мы делаем всё возможное, чтобы докопаться до истины.

— Как только Евгений придёт в себя, я бы хотел перевести его в клиническую больницу Баумана, — говорит Завальский. — Там у меня есть знакомые профессора. Его быстро поставят на ноги. Родителям Захарова перезвонил. Они скоро приедут.

— Я их не знаю, — ощутив пробежавшую дрожь по спине, вскидываю на Валентина напуганный взгляд.

— Зато они прекрасно о тебе осведомлены. Они знают о разводе сына и невестки, о том, что ты его женщина. Знают о твоей беременности и о внуке. Евгений им всё рассказал до поездки в Польшу.

— А Стелла? Останется здесь?

— Зависит от решения Евгения и её родителей.

Следующий час я не нахожу себе места. Перемещаясь в хирургическом отделении от одного угла к другому, наблюдаю сквозь заплаканные дождём окна за снующими по улице прохожими и всё время думаю о нас, о будущем, о нашем крошечном малыше, о Тиме.

Через силу заставляю себя позавтракать и выпить кружку тёплого какао. Кажется, горячий напиток согревает в этот пасмурный и дождливый день даже душу. На секундочку становится легче. Чуточку спокойнее…

Пока Валентин с Германом решают ряд вопросов с заведующим отделением, добиваясь разрешения на визит, я пытаюсь восстановить утраченные за ночь силы. Не хочу, чтобы Женя видел меня разбитой и поникшей. Лишнее волнение ему сейчас ни к чему.

Наконец, все формальности улажены, мне разрешают пройти к нему в палату, а я теряюсь, хватаясь за ручку двери, еле дышу, пересиливая тремор в пальцах. Страшно сделать шаг вперёд. Мне кажется, что перейдя невидимую черту, уже нельзя будет вернуться обратно. И тогда всё изменится в нашей жизни. Абсолютно всё…

— Девушка, проходите, — подгоняет меня совсем молоденькая медсестра с огромными, как блюдца, голубыми глазами. С виду ей лет девятнадцать. Эдакая маленькая Дюймовочка с высокой, почти неподъёмной капельницей.

Господи, она хоть умеет делать внутривенные инъекции?

Позволяю ей пройти вперёд, сама же на ватных ногах захожу следом. Взгляд падает на больничную кровать, и я едва не теряю сознание, видя его, скованного повязками, в синяках, ссадинах и гематомах.

Женя всё ещё спит. Тяжёлое дыхание вздымает грудь, прикрытую белой простыней.

С каждым оглушающим писком кардиомонитора моё сердце болезненно сжимается в такт с его.

Живой… Божечки, живой!

Трепетное чувство радости, словно сорвавшаяся от испуга птица, взмывает вверх, до самого горла и бьётся.., бьётся.., бьётся как сумасшедшее, кружит голову.

На секунду прикрываю глаза.

Горячие дорожки слёз расползаются по щекам, жгут кожу.

Пип… Пип… Пип… Пип… — звучит в голове этот завораживающий душу звук. Радуюсь, как ребёнок. Я всё вынесу. Всё переживу. Ради нас, ради нашей будущей маленькой семьи.

Растерянная, стою посреди палаты столбом. Всё, что я могу — теребить ворот одноразового халата одной рукой, а другой стирать слёзы на заплаканном лице.