Пульсация. Книга 1. Марк (СИ) - Владон Евгения

– Ты, падла сучарская, будешь и дальше изображать из себя непорочную целку? Или всё-таки наберёшься смелости и скажешь мне правду? Как же ты, бл*дская мразь, дошёл до такого? Неужели ты действительно решил, что я какой-то там упоротый ко всем херам торчок и конченный еблан? Что я никогда ни о чём не догадаюсь и уж тем более обо всём не узнаю?

Но больше всего Элл ошалела в тот момент, когда из уст демонического красавца по имени Марк полилась вполне внятная, едва не идеальная русская речь. И, скорей всего, мужчина перешёл на родной для него язык, думая, что никто, кроме Ковальски, его здесь не поймёт.

– Клянусь мамой, Марк, я ничего такого…

– В рот твою маму, Ковальски! – проорал Адаму в лицо в конец рассвирепевший гость.

Девушка интуитивно вжалась в сиденье и спинку своего стула, будто её тоже коснулось всесметающим потоком чужой ярости. Хотя пробрало её в те мгновения на самом деле дальше некуда, долбанув сумасшедшим разрядом вскипевшего в жилах адреналина по всем нервным узлам, словно взрывной волной-отдачей извне. Можно подумать, кто-то насильно её здесь удерживал, заставляя против воли наблюдать за происходящим или же с затаённым дыханием любоваться ирреальной картинкой, завораживающей своим пугающим безумием глубоко шокированный разум.

– Вот и как после всего этого гомна доверять твоей жидовской братии, а? Со всего хочется поиметь, да, Адамушка? Видимо, с меня и взять было нечего, поэтому ты с такой ненавязчивой лёгкостью согласился перекрыть мне кислород? Решил, что я ничего не замечу и никогда не просеку всех твоих подковёрных заеб*нов?

– Марк, бога ради, успокойся! Какая муха тебя укусила? Неужели нельзя обсудить все возникшие у тебя вопросы в более цивилизованных условиях, без повышенных тонов и нежелательных свидетелей?

Ковальски наконец-то рискнул приподнять дрожащие руки и коснуться пугливым поглаживанием сжатого с его галстуком кулака молодого мужчины. Если Адам и надеялся данным жестом хоть немного ослабить хватку чужой руки и поубавить перевозбуждённое состояние крайне эмоционального гостя, то он явно выбрал для этого не вполне подходящий момент.

Даже со стороны совершенно несведущему наблюдателю было понятно, что Марк не собирался так скоро разжимать своих пальцев, как и вестись на тщедушную попытку киноагента чем-то его пристыдить и уж тем более как-то напугать. Не меняя позы, он спокойно обернулся в сторону абсолютно безмолвной и неподвижной свидетельницы. При этом и взгляд, и само выражение лица мужчины выглядели на удивление спокойными и бесчувственно поверхностными, будто за секунду до этого он не срывался ни в крик и не угрожал Ковальски убийственным потоком ненормативной лексики. Подобные перепады в поведении, как правило, присущи личностям с антисоциальными расстройствами психики или крайне талантливым актёрам-манипуляторам. Пси-садистам, кстати, тоже.

Ещё совсем недавно (буквально только что и вот-вот) он с неподдельным бешенством брызгал слюной в лицо зашуганного им до смерти Адама Ковальски, а теперь его левая бровь цинично изогнулась кверху под густую чёлку смоляных волос. Совершенно пустой взгляд с отсутствующим напрочь интересом прошёлся по всей фигурке сидевшей напротив стола чересчур юной, но на удивление красивой девушки (или скорее даже девочки). Марку явно и без сопутствующих комментариев было понятно, кто она такая и что тут вообще делала. Единственное, чего он мог не знать наверняка, так это того, что девушка прекрасно понимала о чём он говорил на чисто русском языке.

– И что же такого особенного ты так боишься обсуждать при нежелательных для тебя свидетелях? Ты же у нас сама невинность и святая простота. Какие тайны могут быть у непорочных святош? – брюнет снова обернулся к Ковальски, но уже без криков и якобы бесконтрольных срывов взбешенного зверя. – Если бы я хотел с тобой что-то обсудить, я бы так и сделал. Представь, но мне уже банально пое*ать на все твои оправдания и идеально скомпилированную ложь. Ты уже отыграл свою роль от и до, причём на редкость безупречно, впаривая мне все эти месяцы грёбаные сказочки о моих посредственных талантах. Как ты там постоянно меня подъёб*вал? Что мои работы сейчас не актуальны, что я отстал от времени, пишу не о том, чего хочет зритель, пытаюсь продать не ту часть своей души? Только ты забыл учесть одну немаловажную деталь. Да, писатели – люди эмоционально уязвимые и всегда сомневающиеся в своих способностях, но они не настолько тупые, как тебе хотелось бы в это верить. Если у меня к тебе и остались какие-то вопросы, то, скорее, один единственный. Сколько ты ещё собирался засирать мне мозги?

– Марк, клянусь всем, что мне дорого. Ты что-то попутал или кто-то тебя дезинформировал. С чего тебе вдруг меня обвинять в подобных вещах…

– Захлопни своё еб*ло, Ковальски, а то, клянусь всем, что тебе так дорого, я заткну его тебе лично, по самые гланды, чем-то более конкретным и весьма существенным. – в этот раз брюнет не сорвался в крик, но и с применением «ласковой» угрозы не стал выглядеть менее убедительным и до жути пугающим. Он расширил свои и без того большие светло-серые глаза с угольной обводкой из густых и длинных ресниц, впериваясь вскрывающим на раз взглядом ментального убийцы в выпученные глазёнки своей немощной жертвы. Представший и перед Адамом, и перед Элли пугающий образ нарочито сдержанного психопата выглядел теперь каким-то нереально чудовищно прекрасным и до дрожи завораживающим.

Красавец демон, склонившийся над жалким существом раболепного человечка.

Не удивительно, почему Эльвира так и не нашла в себе ни смелости, ни сил вскочить со стула и, не оглядываясь, рвануть на выход в зияющий проём распахнутой настежь двери. Ковальски ей не то что не нравился, а в буквальном смысле вызывал стойкую антипатию с не менее тошнотворной неприязнью. Причём все его потуги при разыгрывании не в меру добродушного и на редкость уступчивого папочки, лишь усиливали изначальные к нему чувства отвращения. Рук он, правда, никогда не распускал, поскольку прекрасно был осведомлён о новом биче современного шовинизма под распространяемым всеми и вся хэштэгом #MeToo*, но это нисколько не умоляло всех его скрываемых от общества мерзостных пристрастий. А представлять себе, как он поздними вечерами в своей холостяцкой квартирке дрочит на фотоснимки молоденьких актрисулек, доверивших его пухлым ручонкам свою будущую кинокарьеру, хотелось в самую последнюю очередь.

Так что на его фоне, Марк выглядел не просто сногсшибательным красавцем, а едва ли не эталоном мужской красоты. И, надо отметить, что его ужасное и крайне вульгарное поведение, так и не сумело вызвать у Элл отталкивающего чувства омерзения. Страх и искренний шок – да, но отнюдь не страстное желание убежать, как можно дальше и больше никогда сюда не возвращаться. А если в подобные ситуации примешивается ещё и любопытство, то это уже всё.

Русский девушка знала в совершенстве едва не с пелёнок (спасибо бабушке, из-за которой в доме Бабичей говорили только на этом языке) и с оборотами национального мата была знакома тоже далеко не по фильмам. По-английски невозможно выражаться настолько изощрённо и изобретательно, вернее, вообще нереально. И как бы дико это не звучало для самой Эльвиры, только большая часть слов, слетавших с красивых губ Марка Гордона, воздействовали на её сущность и тело совершенно неожиданным эффектом.

– Жалкая тварь и раболепное ничтожество! Готов поспорить, она тебе и цента не заплатила за всё это время. – молодой мужчина осклабился точь-в-точь, как какой-нибудь харизматичный маньяк из фильма, романтизирующего криминальных уголовников. Во истину будоражащая сознание картинка. – Небось стелился перед ней мелким бисером, выслуживаясь, как та дешёвая шлюшка только за возможность под кого-нибудь лечь. Чтобы у такого ушлёпка под половичком не было припрятано с килограмм залежалого дермеца? Ну признайся, Адамушка. Она же просто держит тебя за яйца, ласково нашёптывая на ушко, что и как со мною делать.

– М-Марк, я-я… Прости, но я не понимаю, о чём ты… – Ковальски наконец-то удалось вытащить из кулака брюнета свой галстук и то только потому, что тот неожиданно ослабил хватку, выпрямляя осанку и окончательно успокаиваясь.