Лиза Смит - Возвращение. Полночь
Стефан пытался быть сильным, пытаясь организовать что–то из этого бедствия, которое было ошеломляющим, Елена просто сидела не двигаясь. Бонни снова рыдала, издавая душераздирающие звуки.
Кроме круглых деревянных ловушек была еще и сеть из веток — слишком частая даже для Бонни, чтобы пролезть через нее. Ловушка с Еленой была отделена от всего: и от песочной ямы и от звездного шара, на приличное расстояние
«Топор!» Крикнул Стефан. «Бросьте его мне —”
Но времени уже не было. Корешок обвился вокруг него и стремительно тянул его на верх.
«Стефан, я сожалею! Я была слишком медленой!»
«Это было слишком быстро!» Поправил её Стефан.
Елена задержала дыхание, ждя последней катострофы сверху, той которая убьет их всех. Когда ничего не произошло он поняла что что–то не так. Дерево не было разумным, но и садистским. Они должны были быть здесь пойманы в ловушку, далеко от провизии, чтобы медленно умиреть от жажды и голода, или сходить с ума, наблюдая за смертью других.
Лучшее, на что они могли надеятся, это что Стефан убьет и Бонни и ее — но даже он никогда не сделал бы этого. Эти ветки, терпели крах внизу снова и снова, Дерево чувствовало необходимость, пока кости Стефана не присоединяться к остальным, превращаясь в песок.
Именно так и было, мысль обо всех них, пойманных в ловушку с Дэймоном, высмеивая его смерть. Вещь, которая не оставляла в покое Елену в течение многих недель, выслушивание историй о детях, которые поедали своих домашних животных заживо, которые восхищались болью, имела отношение к жертве Дэймона, боль стала настолько невыносимой, что она больше не могла содержаться.
«Стефан, Бонни–не трогайте ветки», выдохнула она. «Убедитесь, что вы не касались любой части ветви».
«Я нет, любовь моя, и Бонни тоже. Но почему ты спрашиваешь?»
«Я больше не могу сдерживаться! Я должна выдержать —”
— Елена, нет! То заклинание…
Елена больше не могла думать. Ненавистный полу–свет сводил ее с ума, напоминая ей о зеленых точках в глазах Дэймона, ужасном зеленом свете Дерева.
Она точно поняла садистское отношение Дерева к ее друзьям …, и в уголку глаза видела немного черного … вроде тряпичной куклы. Только это была никакая не кукла; это был Дэймон. Дэймон с его диким и остроумным сломанным духом. Дэймон …, кто должен уйти из этого и всех миров теперь.
Его лицо было залито кровью. Не было ничего мирного или достойного в нем. Не было ничего, что Дерево не взяло у него.
Елена потеряла рассудок.
С криком, который очистил её голос голос от хрипоты, Елена схватила ветку Дерева, которое убило Дэймона, которая убила ее возлюбленного, для того чтобы убитььет ее и двух других, которых она также любила.
У нее не было никаких мыслей. Она не была способна видеть. Но инстинктивно она держала высокую ветку Дерева, и позволила ярости взорваться в ней, ярости убитой любви.
Крылья Уничтожения.
Она чувствовала дугу Крыльев сзади, как темные кружева с черным жемчугом, и на мгновение она почувствовала себя подобно смертельной богине, зная, что эта планета никогда не будет питать никакую жизнь когда–либо снова.
Когда крылья уничтожения стали шире, черно–матовые сумерки сгущались вокруг них. Какой подходящий цвет. Дэймону бы это понравилось, подумала она в замешательстве, и затем она снова вспомнила, сосредоточившись она разок ими взмахнула, собирая всю власть что бы разрушить Деревого этого мира.
Это разрушало её изнутри, но она позволила этому продолжать. Никакая физическая боль не могла сравниться с тем, что было в ее сердце, боль потери. Никакая физическая боль не могла выразить, то как она себя чувствовала.
Огромные корни в земле под ними начали оживать, как будто было землетрясение, и затем —
Прозвучал оглушительный звук, потому что ствол Дерева взорвался словно ракета, распадаясь в пепел. Барьеры — паучьи ноги вокруг них просто исчезли наряду с пышной листвой.
Что–то в уме Елены отметило, что очень далеко то же самое разрушение продолжалось, разгоняясь и превращая ветви и листья в мельчайшие частички пепла, который висел в воздухе как туман.
«Звездный шар!» закричала Бонни в жуткой тяжелой тишине.
«Испарился!» Стефан поймал Елену. Она упала на колени, когда ее эфирное черные крылья исчезли. «Но мы никогда бы не получили его. Это Дерево защищало это в течение тысяч лет! Все, что мы получили бы, будет медленной смертью.»
Елена возвратилась к Дэймону. Она не касалась котрый, которая пробил его — сейчас, он был единственным остатком Дерева в этом мире. Она едва могла сметь надеяться, что была хоть искра жизни еще в нем теперь, но ребенок хотел говорить с нею, и она добьется этого или умрет, пробуя. Она едва чувствовала руки Стефана, обнимающие ее.
И снова она погрузилась в самую глубину разума Дэймона. На этот раз она точно знала, куда идти.
И там, чудом, он был, хотя, очевидно, в отвратительной боли. Слезы катились по его щекам, но он пытался не рыдать. Его губы были искусаны. Ее Крылья не были в состоянии разрушить дерево в нем — оно уже отравило его — и не было способа это поправить.
«О, нет, о, Боже!» Елена взяла ребенка на руки. Слезинка упала на ее руку. Она качала его, едва понимая, что говорила. «Что я могу сделать, чтобы помочь?»
— Ты снова здесь, — сказал он, и в его голосе она слышала ответ. Это было все, чего он хотел. Он был очень простым ребенком.
«Я буду здесь — всегда. Всегда. Я никогда не уйду.»
Это не помогло, как она хотела. Мальчик задыхался, пытаясь улыбнуться, но был поражен ужасной судорогой, которая почти выбила его тело из ее рук.
И Елена поняла, что превращала неизбежность в медленную, мучительную пытку.
«Я буду обнимать тебя,” она изменила свои слова для него, «пока ты не захочешь, чтобы я отпустила. Хорошо?»
Он кивнул. Его голос прерывался от боли. «Ты могла бы — ты могла бы позволить мне закрывать глаза? Только … только на мгновение?»
Елена знала, но возможно этот ребенок не знал, что произойдет, если она перестанет с ним разговаривать и позволит ему уснуть. Но она не могла больше выносить его страдания, не было больше реальности, никого больше в этом мире для нее не было, и она не особо заботилась о том, что она сейчас делает, даже если это бы означало умереть вместе с ним.
Тщательно выравнив голос, она сказала, «Возможно … мы можем оба закрыть глаза. Но не на долго — нет! А … только на мгновение.»
Она продолжала качать маленькое тело на руках. Она все еще чувствовала слабый пульс жизни … не биение, но тем не менее, пульсирование. Она знала, что он еще не закрыл глаза; что он все еще боролся с пыткой.
