Сталь и шелк. Акт второй - Алиса Рудницкая
– И что теперь делать? – грубовато спросила Раду Лия.
Вместо ответа ректор жестом пригласила нас в клетку и отошла к другим судьям.
Вслед за нами сразу же вошла Нинель Тарман. Зеленые, увидев, свою кураторшу чуть приободрились, наши – скисли.
– Правила просты, – сказала Нинель. – Ваша задача либо выйти из клетки – дверь будет любезно открыта, либо заставить соперника коснуться этого милого существа, – она ткнула пальцем в шкатулку.
– Какое еще существо? – подозрительно спросила я. – Не похоже, чтобы там кто-то сидел.
– Тем не менее, – подняла брови Нинель. – Не все живое, что движется, и не все недвижимое – неживое. Ваши соседи будут помогать вам магией издалека. И да – тому, кто справится с этим существом я обещаю автомат по некромантии.
– Начинаем на счет три, – скомандовала Рада. – Раз...
Нинель подошла к шкатулке, завела ее, треща механизмами, и торопливо вышла из клетки, прикрыв но не заперев дверь. Мы с Леей проводили ее удивленными взглядами.
– Два…
Шкатулка приятно заиграла. Ее крышка медленно-медленно, как во сне, открылась, и из нее начало что-то высовываться. Я невольно отпрянула. Жуть. Рука. Не знаю уж человеческая или нет, но похожа. Белая кожа вся в черных венках, и ногти тоже черные – длинные, прямые, заостренные. Высунувшись по локоть, она сжалась в кулак, а потом вытянула вверх, к потолку, указательный палец. И начала раскачиваться, будто обводя ногтем круги. За пальцем в воздухе оставался темный, размытый след, похожий на дым.
– Три…
Звуки все исчезли...
… и нас накрыло ментальной волной.
Глава 41. Яна (2)
Атака была сильна. Как удар по застоявшейся воде она взметнула на поверхность всю грязь со дна. В глазах потемнело, и дышать стало тяжело...
Я не видела ничего, лишь ощущения – давили, лишь слова – глушили, старые забытые мысли – разъедали.
...крепкое-крепкое объятье. Мы же лучшие подруги. Мы все тут друзья. Так поможешь? Смех, смех, смех, счастливый... злой. Она сама раздвинула ноги, дура наивная, надоела, как же ты меня достала, ты же обещала, что моей будешь всегда, в чем проблема, больно, больно, больно, плечо, нога, душа, мне тоже, сама виновата, сама, поверила, ошиблась, ошиблась, дура, ненавижу, ничтожество, слабачка, слабачка, слабачка...
Картинки из прошлого, как в тумане.
Спина незнакомца на моей постели. Он спит, он пьян и мерзок, он полностью одет, лишь припущены штаны... Меня тошнит прямо на пол. Фрай скулит в ванной – я запираю его, прежде чем притащить мужчину к себе в дом. Что я творю?
Дешевый отель. Другая спина – голая, с татуировкой-черепом между лопаток. Этот череп скалится, насмехается надо мной. Отвратительный запах дешевых сигарет. Эти отношения – тоже та еще дешевка.
Сколько их было? Сколько, сколько, сколько? Посчитать… но не могу вспомнить, они будто слились в одного мужчину, у которого нет лица – лишь спина. Может, потому что лица, как и чувства были не важны, и я старалась их не запоминать? Зачем я это делала?
Точнее… из-за кого?
Красивое лицо Макса надо мной, он целует так нежно, в его руках букет белых роз, их запах пьянит... Я все, все-все, ему отдать готова. Я верю, что наша любовь сильнее всего.
Унизительная ошибка.
Камень на моей груди обжег меня так, что я не сдержала сдавленного стона. Видение размылось и чувства притупились... это всего лишь глупые воспоминания... Слишком много чертовых воспоминаний навалилось на меня за последние дни!
Злость совсем разум прояснила. На фоне, как шум телевизора, все еще мелькали полузабытые образы прошлого, самые гадкие – моя наивность, унижение. слабость... Пусть мелькают, но я уже была способна отрешиться и осознать, что стою на коленях в клетке, поверженная ментальной атакой той твари из шкатулки. Я как зверь в зоопарке – смотрят на меня все сквозь прутья. Бесит.
Подниматься и выходить я не спешила. Лея Тиз, обхватив голову руками, сидела на полу и раскачивалась как болванчик – вперед-назад, вперед-назад.
Меня сейчас спасло то, о чем я не хотела распространяться. Терять преимущество в виде артефакта, который не распознать, я не собиралась – не в этой проклятой академии, где все лгут, притворяются и насилуют мозг в прямом и переносном смысле.
И я притворилась, что мучаюсь от воздействия ментальной магии, прислушиваясь через браслет к эмоцием моей группы. Они тоже страдали, Кальц еще держался, защищал свой разум, и у Эйнара был спасительный – но не настолько, как мой, конечно – артефакт, а остальные...
Отголоски чужих воспоминаний заполонили мой разум. Калейдоскоп образов и чувств.
Дверь, за которой пылает пламя. Любовь и вера в бесчисленных глазах. Руки с темной кожей, тянущиеся в молитвенном жесте, мечтающие, но несмеющие прикоснуться. Ее ноги танцуют, тело знает, что делать, а внутри – лишь боль. Отчаянье и безнадежность.
Трупная гниль, пропитавшая грязную лачугу. Заплесневелый, почерневший хлеб в руках и мутная вода в стакане. Все живое рядом с ним становится мертвым, он чудовище, и надежды, что эти силы могут, не только уничтожать, могут кому-то помочь – тщетны. Он даже себя не может спасти. Голод и жара.
Одинокое красное перо на серой гравейке – все что осталось от самого родного существа. Мама права была, мама всегда права. Чей-то смех – насмешка над глупой старухой. Приторные соболезнования людей в белых плащах. Ненависть и грусть.
Два тела на погребальном костре – человек и эльфийка. Лес и дым – похороны на которые никто не пришел. На пухлых детских руках копоть, в пальце заноза. Между деревьями – трехметровый женский силуэт с огромным животом. Ближе не подходит. Ждет. То ли когда догорит костер, то ли когда высохнут слезы.
Треснувшая алая бусина падает на пол. Все кончено – он свободен, но никакого облегчения. Жаркий шепот одержимого, он сводит с ума, извращает все вокруг. Лживые защитные объятья. Окровавленная черная собака в руках…
Фрай! Нет, конечно нет... просто то же окрас... просто у Эйнара тоже была когда-то черная собака.
