Принятие - Адель Хайд

Гукасов и Шмоль только и успевали прислушиваться то к одному, то к другому. Судя по взглядам, которые они бросали на Ирэн, им самим было что рассказать. Но Ирэн усилием воли заставила своё любопытство подождать до утра. Профессора были люди немолодые и после сложной дороги им требовалось отдохнуть.

Ирэн уже собиралась ложиться спать, когда раздался стук в дверь.

— Интересно, кто это мог быть? — подумала Ирэн и ей даже в голову не могло прийти, что это Якоб Морозов

— Ирэн, простите, — Якобу явно было неловко, что он пришёл к ней так поздно.

Ирэн вышла и заинтересованно посмотрела на Якоба. Интересно, что такого он хочет сказать, что не могло подождать до утра.

— Мы можем поговорить с вами так, чтобы никто не мог услышать? — Якоб старался смотреть Ирэн в лицо, но получалось плохо.

Ирэн было весело. Обычно она носила закрытые платья, а перед тем, как лечь спать, после того как освежилась надела домашнее платье, похожее на пеньюар с треугольным вырезом, открывающим длинную шею, ключицы и часть груди.

Реакция Якоба была приятна, Ирэн хотелось, чтобы он так реагировал.

С Виленским другая ситуация, он знал Ирэн, и Ирэн на уровне подсознания побаивалась возможной близости с бывшим мужем.

Забела она никогда не рассматривала всерьёз, ей всегда казалось, что его влюблённость это что-то из серии пришёл и возьму, ты пока можешь что-то делать, но это до того момента как я приду, потому что есть только я и мои желания.

А вот реакция Якоба до сегодня была больше похожа на поклонение, а Ирэн хотелось, чтобы ей не поклонялись, а воспринимали её как земную живую женщину.

И вот, наконец, живая реакция.

— Да, Якоб, заходите, — Ирэн прошла в свои комнаты и подумала, как же с Морозовым спокойно. Была такая же ситуация с Забела, и ей было страшно оставаться с ним наедине, а с Морозовым не так. Ей даже хотелось провести с ним больше времени.

Вскоре стало понятно, что пришёл Морозов явно не для того, чтобы рассмотреть декольте.

— Ирэн, я вам сегодня сказал, что мы можем откладывать поездку столько, сколько необходимо, — тихо проговорил Морозов

Ирэн присела за небольшой чайный столик, там стоял чайник, ей всегда приносили, знали, что перед сном барыня любит попить чайку на травах.

— А мы не можем? — посмотрела Ирэн на Морозова

Якоб тоже присел напротив Ирэн:

— Нет, Ирэн, нам надо ехать

— Это связано с графом Забела? — Ирэн видела, как Морозов реагировал на известие о графе.

— И с ним тоже, — Морозов помолчал секунду, и добавил, — от нас ждут результат и, я понимаю, что у вас здесь много дел и… дети, но надо ехать

Ирэн вздохнула и спросила:

— Когда?

— Желательно выехать через три…четыре дня, — ответил Морозов и Ирэн поняла, что выезжать надо было вчера, но он даёт ей три дня на то, чтобы доделать хотя бы то, что планировала.

— Я поняла, — Ирэн склонила голову и у Морозова сжалось сердце и стало больно оттого, что он вынужден торопить её.

Но ведь это Ирэн, и уже через секунду она подняла свою прелестную головку, улыбнулась, заглянула ему в душу чёрными цыганскими глазами и сказала:

— Завтра мы с вами станем наречёнными родителями для Софьи Обуховой, вы готовы?

И так она это спросила, что сперва Морозов даже не понял, к чему он должен быть готов, но с Ирэн он был готов на всё и всегда, поэтому нисколько не сомневаясь, ответил:

— Готов

Уходил Морозов от Ирэн с мыслями о том, что хотел сказать о том, что ехать надо срочно, а в результате согласился с тем, что станет наречённым родителем для Обуховой, что завтра поедет делать цветное стекло, и то, что она согласилась на три дня это ещё ничего не значит.

И откуда она знает, что его волнует ситуация с Забела?

***

Проводив Морозова, Ирэн наконец-то взяла письмо от Виленского. Ей уже было стыдно оттого, что она так долго откладывала его.

Виленский писал, что в столице всё стандартно, что он вживается в роль главы Совета. Император наконец-то счастлив, что со стороны государственного совета теперь нет той опасности или противодействия, которые отравляли ему жизнь раньше, во времена Ставровского. И добрым словом вспоминает Ирэн, которая невольно явилась катализатором для проявления истинной натуры Ставровского.

Виленский писал:

«… закон о самостоятельности женщин, который благодаря вам получил право на жизнь, скоро будет зачитан в финальной редакции. Многие хотят для своих дочерей и сестёр лучшей доли, многие за то, чтобы была возможность получить образование.

Конечно, остаются ещё те, особенно кто раньше поддерживал Ставровского, кто кричит, что этим мы «обрушим» нашу империю, но им уже сложно это делать, много уже в Совете голосов молодых и сильных…

… Очень благодарен, вам, Ирэн, за доктора Путеева Николая Ворсовича. С ним легко идёт разработка реформы всех медицинских учреждений по всем уездам империи. Очень толковый молодой доктор. Теперь его, как жениха дочери, сильно поддерживает генерал-поручик барон Строганов. И поэтому реформа движется быстрее, чем ожидалась…

…Дорогая Ирэн, очень скучаю по вас и по детям. Прошу вас отпишите как там Сашенька, Танюша. Научилась ли Танюша выговаривать букву «р», получается ли у Сашеньки побеждать в играх ваших братьев?

Недавно получил письмо от Сашеньки, пишет хорошо, очень доволен как проходит лето и рад, что вернулся обратно в Никольский…

…Напишите, когда решите в какую дату будете уезжать, буду надеяться, что будете писать мне и с дороги, она длинная ив ас будут ждать много впечатлений. Надежду таю, что будете думать обо мне и писать мне про ваши новости…»

В этот раз Виленский много писал про то, что он делает, и это было приятно, интересовался тем, как дела у Ирэн.