Забрать ее душу (ЛП) - Харли Лару
Я понятия не имела, насколько длинным был этот туннель и когда я снова смогу выбраться на поверхность. Если он и дальше будет вести глубже, то есть шанс, что остальная часть пути пройдет полностью под водой. Рисковать не стоило, было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Мне придется вернуться назад, воспользоваться другим ответвляющимся туннелем и надеяться, что он приведет меня дальше вверх, а не вниз.
Я повернулась, чтобы идти обратно, и резко остановилась. Я слышала, как что-то движется в туннеле позади меня. Принюхиваясь к воздуху, он медленно шел — крадучись.
Я затаила дыхание, слишком напуганная, чтобы издать хоть звук, и протянула туда свет. Он едва проникал сквозь темноту, чернота за пределами его свечения была совершенно полной. Но медленно на свет появилась длинная, тонкая, костлявая конечность. Скелетообразная собачья голова. Гнилое, покрытое шерстью тело.
Чудовище открыло пасть и завыло, и у меня не было выбора. Я сунула зажигалку в карман и нырнула в воду.
Вода была ледяной, сковывая мое и без того холодное тело. Мне приходилось бороться с болезненными судорогами, пока я плыла, мои размахивающие руки и брыкающиеся ноги натыкались на стены узкого туннеля. Когда я открыла глаза, меня встретила только темнота. Мои легкие болели, и я выпустила немного воздуха. Мне пришлось плыть быстрее.
Что-то коснулось моей ноги и исчезло, когда я отчаянно ударила по нему ногой. Черт, черт, черт! Мое сердце забилось сильнее, а легким стало не хватать воздуха. Теперь я не могла повернуть назад. Туннель сузился настолько, что я скорее ползла, чем плыла, не в силах раскинуть руки, потому что стены и потолок были так близко. Меня охватила клаустрофобия, когда я отчаянно пробиралась вперед, в ужасе от того, что в любой момент туннель сузится настолько, что я вообще не смогу двигаться. Мои легкие молили о воздухе, горели желанием высвободить застоявшийся в них углекислый газ.
Иди ко мне.
Паника заставила меня выпустить остатки кислорода. Мне казалось, что на мои легкие лег груз, медленно сдавливающий их под давлением. Теперь я была в отчаянии. Мне пришлось впиться ногтями в грязь, чтобы подтянуться, потому что туннель был слишком узким, чтобы я мог передвигаться ногами.
Приди… приди…
Голос был шепотом мне на ухо, вибрацией в воде, навязчивой, всепроникающей мыслью, которая эхом отдавалась в моей голове. Я отогнала его прочь, пытаясь отгородить свои мысли решительной внутренней мантрой: просто продолжай идти. Иди. Иди. Иди.
Туннель открылся. Я поплыла по открытой воде навстречу слабому серебристому сиянию. Я вынырнула на поверхность, задыхаясь, кашляя, мои легкие отчаянно вбирали в себя все, что могли, до последней капли кислорода. Было темно, но здесь был свет: все было серым и бледным. Я увидела темный берег и поплыла к нему, забравшись на влажный камень, где легла на спину, глядя на сталактиты высоко вверху, с которых на мое лицо капала ледяная вода.
Только когда мои легкие перестали болеть, я села. Помещение, в котором я оказалась, было большим, источник бледно-серого света определить было невозможно. У дальней стены были сложены старые деревянные ящики, а в центре комнаты находился еще один пруд. Он был совершенно черный, как пролитые чернила. Кроме того, из другого входа в туннель обрушилась груда щебня.
Выхода не было. Только назад, через воду, к чудовищу, которое ждало на другом берегу.
Выхода нет.
Я сидела в тишине, глядя на темный пруд, пока у меня не заболели глаза. В животе у меня заурчало, а во рту так пересохло, что я отхлебнула немного мутной воды из туннеля, по которому только что проплыла, но на вкус она была горькой и мутной и никак не утоляла мою жажду.
Этого не могло быть. Этого не могло быть. Никто никогда не найдет меня здесь, внизу. Мои родители…Инайя… они никогда не узнают, что со мной случилось. Чизкейк никогда не поймёт, почему я не вернулась домой. Я сгнию в темноте, так и не похороненная, потерянная, как те шахтеры более века назад.
Я порылась в заднем кармане, протягивая руку к свету, и мои пальцы дрожали, когда я вытаскивала вырванную, намокшую страницу из гримуара.
Я не смогла прочитать латынь на странице. Я не могла вспомнить круг, который нарисовала, чтобы вызвать Леона, сколько бы я ни пыталась вспомнить его детали, и у меня не было мела, чтобы нарисовать его. Шансы на то, что он все еще жив, были невелики. Я могла только догадываться, что с тех пор, как меня похитили, прошло несколько дней, и если он еще не нашел меня, то…
Значит, он и не собирался этого делать.
Моя душа предназначалась ему, а не Богу. Я была уверен в этом. Моя душа предназначалась тому, кто защищал меня, кто пожертвовал своей бессмертной жизнью ради смертной. Мне следовало предложить ему её раньше. Я сомневалась, что это изменило бы ситуацию, но, по крайней мере, у меня была бы надежда, что, может быть, когда я уйду из этой жизни, я снова найду его.
«Мое имя… в твоей плоти… и… крови…»
Я знала, что теперь уже слишком поздно. Было слишком поздно для сожалений, слишком поздно для бесполезных символических жестов. Но, несмотря на это, я аккуратно разложила страницу гримуара перед собой. Я стянула сапоги, стянула промокшие брюки и отложила их в сторону, мои голые ноги покрылись мурашками. Джереми отметил меня для Бога, но я не принадлежала его Богу. Если бы у меня был какой-то выбор в отношении того, куда отправиться моей душе, было бы только одно существо, которому я хотела бы принадлежать.
Мне было так холодно, что я даже не почувствовала этого, когда провела ножом по своему бедру. Я проследила за изгибами и линиями метки Леона, воссоздавая ее на своей коже. Ее покалывало, но не так больно, как от лезвия Джереми. Это было просто плавное давление. Когда она начала кровоточить, я не испугалась.
Меня больше не волновало, буду ли я истекать кровью, лишь бы я истекала кровью ради любви. Это была единственная благодарность, которую я могла предложить — моя последняя преданность, о которой он, скорее всего, даже не узнает. Но, по крайней мере, теперь мой выбор был ясен. Моя душа принадлежала Леону, даже если Бог украдет её. Она всегда принадлежала ему, как и я.
Я положила нож, чувствуя
