Когда настанет время возмездия (СИ) - Ирсс Ирина

Морщусь и перекатываю голову в сторону красной мигающей лампы, окрашивающей всё пространство над головой.

Пиканье.

На голубом, ярком экране мигают цифры, сначала они сливаются в непонятные знаки, и только прищурившись и более менее сосредоточившись на них, могу распознать, что они показывают обратный отсчёт.

Виктор, Елай, Марко…

Алек.

Воспоминания точно лавина заполоняют мой ум, и наконец всё становится на свои места.

Я по-прежнему в комнате управления, и если попробовать посчитать, то в отключке я была не дольше полуминуты. Не то чтобы я не хотела вновь провалиться в это забвение, мозг так и норовит отключиться, ощущаясь в голове так, словно он весит целую тонну, но вот я… Я определённо не хочу больше терять сознание, понимая, что цифры не просто так показывают обратный отсчёт.

Семь минут.

Воу…

Я не задавала никакого времени, но надо полагать, что изменить уже ничего не получится. Значит остаётся только одно — начать двигаться к выходу и надеяться, что хоть кто-нибудь да успеет меня забрать, пока это здание не обрушилось к чёртовой матери.

Я не жду, что встану с первой попытки, но когда проваливается и третья, и четвертая, мой оптимизм начинает прощаться со мной навсегда. Ноги налиты свинцом, руки, голова и вовсе замурованы в бетон, и такое ощущение, что мне никогда не преодолеть эту тяжесть тела, пока неожиданно на экране не стартует второй обратный отсчёт. На мгновение я перестаю дышать, пытаясь вчитаться в совсем маленькую, белую надпись, маячущую над неумолимо бегущими цифрами. Но если я думала, что это и есть “перестать дышать”, то оказывается я ничего об этом не знала. Во мне точно всё обрывается, когда, наконец, чётко вижу, во что складываются буквы: До закрытия отсека”.

И вдруг во мне что-то резко взрывается: я чувствую то жар, то мандраж, пока не осознаю, что моё тело всё ещё способно выбрасывать адреналин. Будоражащий, отрезвляющий и такой жгучий, что даже мои вены горят, когда кровь начинает нестись по ним с бешенной скоростью. Руки трясутся, но цифры “59, 58, 57… “ точно заводят внутри меня какой-то мотор, разгоняющий по телу откуда не возьмись резервные силы. Я встаю неуверенно и шатаясь, одной рукой зажимаю живот, чтобы боль была не такой острой, второй пробую держаться за стену, но уже буквально через мгновение понимаю, что опираться плечом — намного надёжнее.

Передвигаюсь медленно и осторожно, обдумывая каждый свой следующий шаг, но это только усугубляет ситуацию, расстояние не уменьшается, а вот оставшееся время…

Черт.

Безжалостные цифры нещадно бегут и бегут вниз. А тут ещё и снизу возобновляется шум, но я даже на монитор не рискую взглянуть, чтобы окончательно не стало дурно от понимания, в какой дерьмовой ситуации нахожусь. Ноги подводят, дыхание настолько тяжёлое и частое, словно я бегу, а не ползу, как улитка. Каждый шаг точно новое испытание, и в какой-то момент я понимаю, что не могу больше бороться. Всё, на что ещё хватает меня, — несколько шагов. Поворот. Последняя цифра, которая провожает меня, — четыре…

…три, два, один.

Я оседаю на пол ровно в тот момент, как начинает трогаться автоматическая дверь. Я могу протянуть руку и потрогать воздух, который станет совсем скоро недостижимым, он так близко.

Запрокинув голову, я наблюдаю, как медленно движется дверь, но что самое странное — внутри ничего не отзывается. У меня нет сил, чтобы даже заплакать. Мне не обидно. Потому что все мои мысли лишь о том, как я устала, и что всё это наконец закончится, когда закроется окончательно дверь. Но…

Но неожиданно происходит это — я слышу его. Чувствую. Это точно похоже на какую-то невидимую нить к моему сердцу, которая неожиданно дёргается. Поворачиваю голову и вижу резко замирающего на месте Алека. Его глаза — бушующий шторм. Он смотрит на меня, на закрывающуюся дверь и вновь на меня. Между нами не меньше восьми метров, но между мной и им — сантиметров двадцать.

Всё происходит за мгновение, я вижу решение в глазах Алека ещё до того, как он выхватывает из-за пояса мортэм и бросает его вперёд, меча в неизвестном направлении.

На всё уходят секунды, но я клянусь, такое ощущение, что я успела прожить целую жизнь.

Раздаётся треск, затем второй и третий, и тут меня ослепляет свора множества взрывающихся надо мной искр, когда лезвие мортэма втыкается в сенсорную панель замка. Таких ярких, что я тут же зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, пытаясь проморгаться, Алек уже находится рядом.

Он не говорит ни слова, но зато обо всём говорят его глаза — такие глубокие, отчаянные и молящие, словно он просит меня что-то сделать. Я не могу вынести этого, внезапно мне так становится больно, что я неимоверно жалею, что нахожусь ещё в сознании. Что вижу ту боль беспомощности, что заставляю его чувствовать. Моё сердце рыдает навзрыд. Его рвёт и выворачивает, что хочется сжаться, закричать и колотить-колотить-колотить всё подряд, пока не кончатся силы.

— Прости, — шепчу я, с трудом проталкивая слова через эмоции, сжавшие горло.

Но Алек упёрто и резко качает головой.

— Нет, — он всё ещё качает головой, — даже не смей думать, что это — конец. Я вытащу тебя отсюда во чтобы то ни стало.

Я вновь едва-едва удерживаюсь, чтобы не зареветь. Не могу, мне так страшно, что Алека сломает это. Внезапно я так сильно ненавижу себя, что не боролась усердней. Что сдалась. Что уступила…

Я вновь и вновь повторяю.

— Прости. Прости меня, Алек, я так…

— Т-шшш, — останавливает он меня, придвигаясь ближе.

Его пальцы дотрагиваются до моей скулы. Совсем робко и осторожно. Но это так сильно. Так трепетно, что я снова и снова распадаюсь на части, ощущая, как вся дрожь мгновенно уходит из тела, разгоняемая теплом его прикосновения. Я вижу только его карие, прекрасные глаза, в которых горят миллион душераздирающих эмоций.

— Не надо просить прощения, принцесса, — говорит он тихо и хрипло, явно пытаясь скрыть ломоту голоса, сделав его спокойным и решительным, словно всё и вправду хорошо.

Алек такой Алек — всегда выше и сильнее всех обстоятельств. Несгибаемый, не признающий, что выхода нет. И он доказывает это снова и снова.

— Я открою эту чёртову дверь. Верь мне.

И я верю, вот только…

— Нельзя, Алек, — в сердцах выдаю я, вспоминая, зачем вообще всё это было задумано.

Монстры Виктора… они вырвутся. Не сегодня, не завтра, но рано или поздно они сделают это. И это если не прогремит взрыв, а если всё же прогремит, то некоторые могут уцелеть. Крышка люка будет разрушена, а значит ничего уже не удержит их. Вместо того, чтобы открыть эту дверь, Алек должен запечатать её навсегда.

— Ты должен уходить, — начинаю тараторить, заведённая собственными опасениями. — Алек…

Но он словно не слышит меня. Возможно воспринимает мои слова за беспокойство о нём, потому что он всего лишь бросает на меня один предостерегающий, грозный взгляд, как булто говоря мне, чтобы я не вздумала нести чепуху, но я всё пытаюсь вставить слово, когда он встаёт в полный рост, чтобы осмотреть дверь.

— Алек, послушай, — вновь прошу, чуть ли не хныча, как маленький ребёнок, выпрашивающий внимания.

Но всё зря, Алек не хочет меня слышать. Он кладёт руки на дверь и со всей силы пытается её отодвинуть обратно. Дверь хоть и стеклянная, но она даже и не думает двигаться, хотя я вижу, что Алек старается изо всех сил, выкладываясь по полной. Он словно борется с чем-то совершенно ему неподвластным, с каждой секундой раздражаясь всё больше и больше.

— Алек…

Я вздрагиваю, когда он со всей дури пинает стекло. В нём столько ярости, что его глаза горят неистово жёлтым светом, на который больно смотреть. Я жмурюсь и вновь зову его, Алек чертовски упрямится, хотя и выражает свою злость только на дверь. Он глубоко вдыхает и вновь берётся за дело, и тут дверь вздрагивает. Не отъезжает обратно, не двигается, но даёт слабину, подсказывая Алеку, что открыть её всё-таки будет возможно.