Мэгги Стивотер - Вечность
— Угу. Именно этим я и занимаюсь, Коул.
— Кстати, я забыл сказать, что это я звоню.
— Где ты был?
Он пренебрежительно фыркнул.
— В лесу. Отращивал новую селезенку, или как там она называется. И еще бедра местами. Не уверен, что мое мужское достоинство по-прежнему можно считать достоинством. Приглашаю тебя прийти и произвести оценку ущерба.
— Коул, — перебила его я. — Мне нужно сказать тебе одну вещь.
— Я видел, — ответил он. — Я видел, что ты сделала.
— Я не хотела этого говорить.
Он помолчал.
— Я знаю, что не хотела.
— Сэм и Грейс в курсе, что ты жив?
— Я решил оставить счастливое воссоединение с ними на потом. Хотел сперва позвонить тебе.
Я позволила себе на мгновение утонуть в этих его словах с головой. Запомнить их, чтобы потом снова и снова прокручивать в голове.
— Родители отправляют меня обратно в Калифорнию в наказание за то, что я сделала.
Я не знала, как к этому подступиться, поэтому вывалила все без предисловия. Коул какое-то время молчал.
— Я бывал в Калифорнии, — произнес он наконец. — Волшебное место. Сухая жара, огненные муравьи и серые импортные машины с мощными двигателями. Представляю тебя рядом с декоративным кактусом. Восхитительное зрелище.
— Я сказала Грейс, что не хочу уезжать.
— Врешь. Все равно ты в душе калифорнийка, — сказал он. — А здесь ты как марсианка.
Совершенно неожиданно для себя самой я рассмеялась.
— Ты что?
— Мы знакомы с тобой всего ничего, и половину времени были заняты отнюдь не разговорами, и все равно ты знаешь меня лучше, чем все мои друзья в этой дыре, — сказала я.
Коул задумался.
— Просто я прекрасно разбираюсь в людях.
При мысли о том, что он сидит с телефоном Сэма в доме Бека, живой и здоровый, я против воли улыбнулась, потом улыбнулась еще шире, потом засмеялась и смеялась так, что не могла остановиться. Мои родители могли злиться на меня хоть до скончания века.
— Коул, — сказала я. — Не теряй этот номер.
78
ГРЕЙС
Помню, как я лежала на снегу, крохотное остывающее красное пятнышко, окруженное волками.
— Ты точно уверен, что это то самое место? — спросила я Сэма.
Ночные заморозки в октябре уже окрасили листву золотом и багрянцем. Мы стояли на небольшой полянке. Она была такая крохотная, что, находясь в центре, я могла раскинуть руки и одной коснуться березы, а другой погладить ветви сосны. Собственно, я так и сделала.
— Да, это оно, — уверенно ответил Сэм.
— По моим воспоминаниям оно было больше.
Конечно, я тогда была меньше, к тому же на поляне лежал снег, а под снегом все кажется крупнее. Волки утащили меня с качелей сюда, пригвоздили к земле и превратили в одну из них. Я была на волосок от гибели.
Я медленно обернулась, ожидая, не шевельнется ли что-нибудь в душе, не всплывет ли какое-нибудь воспоминание, подтверждающее, что это действительно то самое место. Но лес вокруг был совершенно обыкновенным, и поляна тоже. Если бы я гуляла тут одна, то, скорее всего, просто пересекла ее в два-три шага и даже не приняла бы за поляну. Сэм поворошил ногой опавшую листву, пошевелил стебли папоротника.
— Значит, твои родители думают, что ты уезжаешь в… Швейцарию?
— В Норвегию, — поправила его я. — Туда едет Рейчел, а я, по легенде, еду вместе с ней.
— Думаешь, они тебе поверили?
— У них не было никаких причин мне не верить. У Рейчел обнаружился настоящий талант выдавать вымысел за реальность.
— Пугающее открытие, — заметил Сэм, хотя голос у него был ничуть не испуганный.
— Да уж, — согласилась я.
Хотя я не произнесла этого вслух, однако мы оба понимали, что теперь не так уж и важно, верят или нет. Летом мне исполнилось восемнадцать и я получила аттестат, исполняя свою часть нашего договора, а они по-человечески вели себя с Сэмом и позволяли мне проводить с ним все дни и вечера, исполняя свою часть, так что теперь я вольна была ехать в колледж или в любое другое место, куда мне заблагорассудится. На самом деле я уже собрала сумку. Она стояла в багажнике машины Сэма перед домом моих родителей. Там было все необходимое.
Единственной загвоздкой была надвигающаяся зима. Я чувствовала, как она грызет мои суставы и плетет узлы в животе, побуждая меня превратиться в волчицу. Не будет мне никакого колледжа, никакого отъезда, даже никакой Норвегии, пока я не буду уверена, что смогу остаться человеком.
Сэм присел на корточки и принялся перебирать палую листву. Что-то привлекло его внимание, когда он ворошил ее ногой.
— Помнишь ту мозаику? На участке Изабел? Сэм нашел то, что искал, — ярко-желтый лист в форме сердца, и поднялся, крутя черенок в пальцах.
— Интересно, что с ней будет теперь, когда дом пуст?
На мгновение мы оба притихли, стоя вплотную друг к другу на крохотной полянке посреди такого знакомого и родного Пограничного леса. Деревья здесь пахли совершенно по-особому, их запах смешивался с терпким древесным дымом и ветром, долетавшим с озера. Даже листья тут шелестели не совсем так, как на полуострове. Слишком много воспоминаний запуталось в этих ветвях, уже тронутых мертвящим дыханием осени.
Наверное, подумалось мне, когда-нибудь тот лес станет родным и знакомым, а этот, наоборот, чужим.
— Ты точно хочешь это сделать? — негромко спросил Сэм.
Он, разумеется, имел в виду шприц, полный зараженной менингитом крови, который ждал меня на базе отдыха. То самое почти противоядие, которое помогло Сэму и убило Джека. Если теория Коула верна и я буду сражаться с возбудителем менингита в волчьем обличье, он мало-помалу переборет оборотня внутри меня, и я навсегда стану человеком. Если Коул ошибся и Сэм выжил благодаря счастливой случайности, мои шансы невелики.
— Я доверяю Коулу, — ответила я.
В последнее время он стал могущественной силой, куда более значительной фигурой, чем был в пору нашего знакомства. Сэм как-то сказал, он очень рад, что Коул употребляет свои способности во благо, а не во зло. А я радовалась, видя, как он превращает заброшенную базу отдыха в свою крепость.
— Все остальные его гипотезы оказались верными, — напомнила я.
В глубине души я испытывала сожаление, потому что в иные дни мне нравилось быть волчицей. Нравилось чувствовать себя в лесу своей, быть его частью. Нравилось ощущать полную свободу. Но куда больше я ненавидела утрату воспоминаний, замешательство, боль, которая возникала от желания понять больше и невозможности это сделать. Как бы сильно ни нравилось мне находиться в обличье волчицы, быть Грейс нравилось больше.
