Гори, гори ясно! - Ольга Петрова
— Катька! — Диана кинулась обниматься.
Я от души поздравила их, Никита кивнул, немного смущаясь, и отошел в сторону, чтобы дать нам поговорить.
— Возвращение блудных детей! — Диана сделала шутливый реверанс, но лицо выдавало ее напряженность.
Я даже не успела ничего ответить, как она торопливо продолжила:
— Как хорошо, что ты пришла — мне так надо хоть кому-то выговориться. Никите я уже все это столько раз повторила, что он, наверное, уже готов со мной развестись.
Девушка нервно рассмеялась и принялась гладить растерявшегося пса, не привыкшего к подобным нежностям.
— Я ведь честно готова была на все, чтобы быть вместе с Никитой. Но реальная жизнь в роли беглецов оказалась какой-то… слишком реальной. Я, наверное, покажусь тебе избалованной принцессой, но пока мы доехали до города на общественном транспорте, я уже готова была пересмотреть свою позицию. А ночевка в захудалой гостинице! И регистрация брака в районном ЗАГСе. Та женщина, объявившая нас мужем и женой… Она мне теперь в кошмарах будет сниться. И я подумала, что не обязательно сжигать все мосты, надо попробовать еще раз поговорить с родителями. Возможно, для того, чтобы нам быть вместе, вовсе не обязательно от всего отказываться. И почему бы не жить в своей квартире, а не в семейном общежитии, да и вообще для наших родителей помочь нам встать на ноги не составило бы особого труда…
Цепной кобель совершенно размяк, шлепнулся на бок, а потом и вовсе перевернулся на спину, как щенок. Диана принялась чесать ему брюхо, не обращая внимания, во что превращается расшитый подол ее шикарного платья. Ее глаза заблестели, а нос подозрительно покраснел.
— Скажи, ты считаешь меня капризной девчонкой? И Никита, наверное, тоже так считает.
— Никита прекрасно знает тебя и любит, — я ободряюще улыбнулась, — И он понимает, что ты привыкла к определенному уровню жизни.
— Да мне ведь ничего особенного не нужно, — запротестовала девушка, шмыгая носом. — И мы сами будем зарабатывать… Потом…
— Слушай, ну чего ты так расстраиваешься? — возмутилась я. — Ты же вышла замуж на Никиту? Вышла. Значит, теперь вас разлучить никто не сможет. Так что хватит мучать себя. И мужа.
Диана поднялась на ноги, оглянулась на Никиту и прошептала:
— Еще мне папу жалко — я его никогда таким не видела. Он от счастья чуть не плакал, когда я вернулась. А когда узнал, что вернулась я лишь для того, чтобы снова уехать, он просто окаменел. Я ему объясняла, что хочу сама решать, кем мне быть в жизни, а он только сказал: "Я работал, чтобы тебе дело оставить, а так — ради кого мне стараться".
— Так ты напомнила бы ему, что в перспективе ему очень даже будет ради кого стараться, — усмехнулась я. Диана непонимающе вскинула на меня глаза.
— Если я не ошибаюсь, у Федотовых в роду одни мальчики, — многозначительно добавила я.
— Точно, надо поскорее отца внуком осчастливить! — воскликнула Диана, — Никита! Иди сюда скорей!
Воодушевленная новобрачная попрощалась на ходу и кинулась к супругу решать не терпящий промедления вопрос о пополнении семейства. Тем временем пес, расстроенный тем, что его прекратили чесать, несколько раз призывно дернул задней лапой, но не дождался продолжения. Пришлось вставать. Он встряхнулся, зевнул, показав зубастую пасть, и, вспомнив о своем долге, раскатисто гавкнул. Воровато выглянув из-за угла, я пошла искать Данилу.
Гуляние словно замерло. Все уже были по горло сыты, умеренно пьяны, а парящая духота не располагала к переходу в более активную стадию веселья. Люди понемногу расходились, лишь самые стойкие оставались за столами.
Данилы нигде не было. Я снова увидела Бирюкова — изрядно притомившись, он сидел под дверью сортира. Похоже, он решил взять предполагаемого преступника измором, и наизусть зачитывал параграфы уголовного кодекса. Сегодня его уже можно было не опасаться.
Неожиданно налетел сильный порыв ветра, взметнул скатерти, опрокинул стаканы. Предупредительно зашумели вершины деревьев, где-то со звоном стукнуло окно. Пару раз моргнул свет. Тревожно взлаяли собаки и наступила тишина, только высоко в небе угадывался отдаленный рокот, будто там, в сумеречном мареве, прятался самый настоящий дракон, скрытно парил на расправленных крыльях, умело управляясь с воздушными потоками. Внезапно молния распорола небо, осветила мертвенно-бледным сиянием все вокруг, вспышкой поймала испуганные, ошеломленные, восторженные лица. Гром, как обычно, опоздал, и от досады грохнул так, что земля под ногами вздрогнула. Послышались испуганные крики женщин, заревели дети, завыли собаки. То тут, то там начали падать тяжелые капли, звеня по посуде, стуча по столам, попадая на разгоряченных людей. И хлынул потоком дождь. Он вымочил всех до нитки, но никто не спешил бежать и прятаться. Люди вскакивали из-за столов, кричали, смеялись. Дождь, дождь! Он напоит землю, вдохнет жизнь в посевы. Запах мокрой листвы и травы наполнил воздух. Откуда-то послышалась музыка — гремящая и веселая, как сам ливень. Это музыканты на крыльце под укрытием козырька принялись наигрывать бодрую мелодию. Народ кинулся плясать, хлопая в ладоши, топая по мгновенно образовавшимся лужам, гикая и хохоча. Кто-то подхватил меня и бешено закружил.
— Данила!
— Можно пригласить даму на танец? — спросил он, склоняясь в шутливом поклоне. Его волосы были мокрые, рубашка была расстегнута, а сам он был горячим, как пламя кузнечного горна. Готова поклясться — от него даже пар шел.
— Ты же говорил, что в танцах не силен, — рассмеялась я.
— И тебе предоставился прекрасный шанс в этом убедиться, — улыбнулся он.
Конечно, все он врал. Он великолепно вел в танце. Правда, вальс не сильно подходил к русской плясовой, или, вернее, музыка не подходила к нему. Все равно, я видела только Данилу, двигалась вместе с ним в идеальном ритме: раз-два-три, раз-два-три. Я хочу быть с тобой, прожить жизнь с тобой, хочу, чтобы мое сердце всегда билось в одном ритме с твоим. И уже не было ни дождя, ни чужого мира. Был только этот перекресток реальностей, на котором мы встретились. Были мы вдвоем — а вокруг вся вселенная со всеми возможными мирами и измерениями.
— Катя!
Мы чуть не налетели на Костю, который вырос на нашем пути, как из-под земли. Все вернулось, и все изменилось — дождь, который уже не приятно охлаждал, а противно стекал по спине, липнущие к лицу мокрые
