По ту сторону тьмы - Р. С. Болдт
Устало вздыхаю.
— Я ценю твою заботу.
— Счастливого Рождества, Джорджия. — Он звучит подавленно, в нем слышится нотка поражения.
— Счастливого Рождества, Уэйд. — Отпираю машину, проскальзываю внутрь и закрываю дверь.
Жду, пока он не исчезнет из виду, затем делаю несколько глубоких вдохов, пристегиваю ремень безопасности и завожу машину. Но я не включаю передачу, вместо этого неподвижно сидя, пока слова Уэйда эхом отдаются в сознании.
«Ты никогда не задумывалась о том, что, возможно, он — причина бедствий, а не спаситель?».
Мой пульс безудержно бьется, ибо… есть вероятность, что он прав.
После инцидента с сэндвичем, ночи, когда прострелили шины, стрельбы в баре, а потом, когда загорелся мой дом, после этого он всегда появлялся.
«Прекрати», — мысленно ругаю я себя. Это на него не похоже.
— Он бы не сделал ничего подобного, — бормочу я про себя.
Но всю дорогу до дома Бронсона тихий голосок на задворках сознания шепчет: «А что, если он это подстраивал?».
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
ДЖОРДЖИЯ
Сегодня Анхела открыла закусочную специально для нас. Заведение было украшено всеми красными, зелеными, золотыми и серебряными цветами, какие только можно себе представить, что выглядит празднично и весело.
Мы с Бронсоном отвезли Abuela в закусочную Анхелы, и вчетвером приготовили то, что, как мне сказали, является традиционной едой в Noche Buena — канун Рождества. Причастность к семейной традиции вызывает в сердце неподдельную радость и улыбку, надолго запечатленную на моем лице. Это все, о чем я никогда и не мечтала, и даже больше.
Они позволили присоединиться к ним на кухне и посмотреть, как готовят жареную свинину, черную фасоль, рис, маниок, жареные сладкие бананы и салат. Анхела также приготовила boniatillo — сладкий картофельный пудинг.
— Но мы не поделились с тобой самым важным ингредиентом во всех рецептах, — признается Abuela, когда мы заканчиваем есть.
Оглядываюсь и замечаю, что Анхела и Бронсон борются с улыбками.
— Какой самый важный ингредиент?
Abuela наклоняется ко мне с улыбкой, подчеркивающей ее и без того обветренную и морщинистую кожу, и быстро щиплет меня за щеку.
— Amor. Любовь. Это самый важный ингредиент из всех имеющихся. Не забывай об этом.
***
Спустя несколько часов я выхожу из закусочной сытой и любимой.
Это первый канун Рождества, который я провела в настоящей семье, которая беззаветно заботится и уважает друг друга.
Сегодняшний вечер кажется особенным, словно он является началом новой страницы.
Мы направляемся к тому месту, где на пустой парковке стоит машина Бронсона, когда Анхела внезапно останавливается.
— Черт. Мне нужно вернуться. Кажется, я забыла положить boniatillo в холодильник. — Она качает головой. — А еще я должна убедиться, что все конфорки на плите выключены. Для верности.
Abuela отмахивается.
— Мы никуда не торопимся. На дворе Noche Buena, в конце концов.
Анхела поворачивается, чтобы вернуться в закусочную, а мы медленно приближаемся к «Мустангу» Бронсона. Abuela держится за мою руку, чтобы не упасть, а Бронсон ловит мой взгляд и подмигивает. Он отпирает машину, как раз, когда раздается визг шин, и я замираю. Что за чертовщина?
— Пригнитесь! — кричит Бронсон.
Машина громко ускоряется, и когда я поворачиваюсь, чтобы заслонить Abuela, она отталкивает меня с большей силой, чем я ожидала от женщины ее возраста. Теряю равновесие и падаю на землю как раз в тот момент, когда раздаются выстрелы.
Поворачиваюсь и вижу, как тело Abuela падает на землю, а по дороге летит пикап, темная тонировка на окнах которого не позволяет разглядеть, кто находится внутри.
— Бля-я-ядь! — Бронсон бежит за пикапом с пистолетом в руке.
Бросаюсь к Abuela.
— Боже мой! Боже мой!
От паники у меня трясутся руки, тогда как я смотрю лежащую на бетоне Abuela, которая истекает кровью. Вдалеке раздаются выстрелы, и я вздрагиваю, подтягивая женщину ближе, чтобы она легла ко мне на колени. Знаю, что даже если бы я попытаюсь надавить на другую пулевую рану на ее шее, это не принесет никакой пользы.
Из-за той, что попала в ее лоб.
Провожу дрожащими руками по ее голове, мои слова вырываются с прерывистым дыханием, меня охватывает шок.
— Огнестрельные ранения. Голова и шея. — Не замечаю, как кровь пропитывает мою одежду, пока я прижимаю ее к себе.
Провожу кончиками пальцев по ее горлу, скользкому от сочившейся крови, и мой голос снижается до едва слышного шепота.
— То же, что и у остальных. Боже. — Моргаю, когда потрясение охватывает мое тело. — О Боже, о боже.
Позади меня Анхела разговаривает по телефону, ее голос истеричен, она требует вызвать скорую помощь. Пока я раскачиваюсь взад-вперед, со все еще лежащей на моих пропитанных кровью коленях головой, все, что я вижу в своем сознании, — это то, что только что произошло.
Она все знала. Она все знала и оттолкнула меня с дороги.
Откидываю назад ее седые кудри.
— Мне так жаль. — Мои слезы капают ей на волосы. — О Боже, мне так жаль. — Судорожные всхлипы вырываются из горла, и я шепчу снова и снова: — Простите меня. Мне так жаль.
Запыхавшийся Бронсон возвращается, его пистолет опущен.
— Я преследовал их несколько кварталов. Сделал несколько выстрелов и разбил одно окно, но упустил.
Он бросается к нам, но его шаги замедляются, когда взгляд падает на Abuela.
— Неееет! — Он опускает на колени рядом с ними, его глаза дикие, и кричит: — Нет!
Что-то тянет меня за краешек сознания.
— Бронсон, погоди. — С огромным усилием он отрывает от нее взгляд и смотрит на меня. — Думаю, она что-то увидела, потому что в последнюю секунду отпихнула меня с дороги.
Он безучастно глядит на меня, и мои легкие болезненно сжимаются, побуждая поспешно сказать:
— Я смогу узнать, знает ли она что-нибудь или видела ли она, кто это был.
Смятение отражается на его лице.
— О чем ты вообще говоришь?
Тяжело сглатываю.
— Просто… подожди. Умоляю. — Переключаю внимание на его бабушку, чья голова по-прежнему лежит у меня на коленях, и протягиваю руку к ее груди. — Кто… — Вопрос застревает в горле, пропитанном такой глубокой болью, и я с трудом пытаюсь закончить.
— Ты что, блядь, стебешься надо мной? — рявкает Бронсон.
Анхела вскрикивает, в ее голосе звучит потрясение и страдание:
— Скорая помощь уже в пути! — Но ни один из нас не обращает на нее внимание. Ее телефон снова звонит, и она отвечает: — О, слава Богу! Дэниел, прошу, поторопись и приезжай, потому что…
Голос Анхелы стихает, тогда как Бронсон сверлит меня
