Мир, где тебя нет (СИ) - Дементьева Марина

Диана преодолела ещё несколько шагов, и плечом припала к безмолвно сулившей защиту башне. Теперь, когда город был открыт, как на ладони, хранительница также видела это: то, о чём обмолвился Магистр — в Звёздной башне ещё оставалась магия, сила, могущая подарить спасение... окажется ли этого достаточно?

Трей медленно и бережно опустил Ниери. К счастью, она могла держаться на ногах, хотя бледность её сделалась почти пугающей. Обхватив её лицо ладонями, Трей что-то тихо нашёптывал ей, прикрыв глаза и склонившись, так, что его лоб почти касался её белого влажного лба, поглаживая подушечками больших пальцев её застывшие щёки.

Диана отвела и вскинула взгляд, когда Демиан вложил в её руку и сомкнул её пальцы на чём-то гладком и холодном, с острыми гранями. То был её собственный амулет.

Ровным, лишённым оттенков голосом Демиан обстоятельно и сжато объяснил ей как им пользоваться, а договорив, потребовал, чтобы она повторила, доказав, что всё в точности поняла и запомнила.

Диана послушно сделала так, как он просил, и тем же тоном, каким повторяла его наставления, сказала:

— Я не смогу.

— Сможете, — возразил Магистр.

На мгновение их взгляды встретились. Закусив губы, Диана кивнула.

Демиан снял с бедра кинжал и без слов вложил в её руку. Диана приняла его, как прежде амулет. Быть может, таков последний дар любви.

В двух шагах от них Трей выпустил из объятий Ниери. Мужчины согласно навалились плечами на закосневшие в неподвижности створки, и дверь подалась с треском и скрежетом. Диана взяла Ниери под руку и обернулась на границе сумрака, сквозь исчезающий просвет успев бросить ещё один взгляд на того, кто был ей братом, и того, кого она любила дольше и больней, чем душа способна превозмочь.

Створки сомкнулись.

***

Щиты были пригнаны так плотно, что не пропускали из окон ни лучика света. Зато наверху, похоже, в самой крыше башни, зияло круглое отверстие — вероятно, именно этой архитектурной деталью башня и была обязана своим названием. Сейчас, забранное частой, с толстыми стальными прутьями решёткой, это окно едва ли позволяло вдоволь полюбоваться звёздным небом, но главное, зазоры ячей пропускали внутрь некоторое количество света, достаточное, чтобы видеть, куда ставишь ногу.

— Пойдём, родная. Вот так. Ступенька за ступенькой, — мерно твердила Диана, и голос витал как бы отдельно от тела.

Поддерживая клонящуюся подругу плечом, рукой она обвила её за пояс. Идти было тяжело обеим, а винтовая лестница всё завивалась в высь башни. Ниери сгибало пополам.

Бормоча, как литанию*, гладкие убаюкивающие слова, про себя Диана повторяла совсем другие. Эти слова вращались в ней огненной каруселью.

(*литания — вид молитвы, состоящей из напевно повторяющихся воззваний и просьб.)

Только бы всё прошло так, как назначено природой, иначе же... Иначе — чем она может помочь?

"Ведь я даже не была на её месте!.."

Диана понимала, что роды начались преждевременно. Но живот такой большой!.. быть может, ребёнок уже готов родиться? Хоть бы так оно и было. Ниери не перенесёт третьей потери...

Похоже, Звёздная башня до недавнего времени была обитаема. Камни очага покрылись сажей и пеплом, но около остались сложенные ровной поленницей дрова. До половины налитая в бочке вода не успела зацвести, вероятно, её сохранил холод.

Ниери ничем не показала, что заметила перемену в обстановке, ни даже того, что восхождение, наконец, завершено. Диана довела её до устроенного у стены топчана, над которым Ниери и склонилась, ко всему безучастная, а сама Диана поспешила к очагу. Когда ребёнок появится на свет, его должно встретить тепло. По крайней мере, это обеспечить в её силах.

Как у любой покидающей дом разумной женщины, у Дианы при поясе имелся набор полезных мелочей. Ножницы, суровые и шёлковые нитки, игла... кремень и кресало. Диана почти вслепую пошарила у очага, но неведомый благодетель не оставил ничего для розжига, едва ли подозревая, что кто-либо окажется вынужден воспользоваться остатками его заочного гостеприимства. Тогда Диана запустила руку в зазор между прибитым щитом и стеной, там, где доски загораживали окно, и пошарила между холодных камней. Спустя несколько секунд она высвободила испачканную в известковом порошке и стружке руку с зажатым в пальцах клочком пакли.

Требовалось как можно основательней прогреть выстуженное по меньшей мере за год помещение. Руки были приложены к делу, и — благодарение Выси — это позволяло отрешиться от мыслей. Не думать о том, что от неё не зависит. Не прислушиваться... За стенами выло и бесновалось, как дьявольская метель, но эти звуки единственные достигали слуха. Мужчины бились молча.

***

— Не плачь. Дыши ровно, ребёнку нужен воздух.

Не показывать откликнувшегося сострадания — в эти минуты Диане виделось лучшим проявлением сострадания. Сейчас она не вправе жалеть подругу, жалость не принесёт пользы ни ей, ни ребёнку. Если Ниери ощутила первые схватки ещё вчера, более суток назад, ребёнку пора бы уже появиться на свет, и задерживать его появление может попросту оказаться опасным.

За всё время, как они были заперты в башне, Ниери только однажды вынырнула из охватившей её апатии, засуетилась, залепетала какую-то просьбу. Диана с трудом разобрала, а разобрав, изумилась.

— Ты рожаешь, Ни. Куда тебе штаны? Зачем теперь?

— Да не мне... — цедила Ниери сквозь зубы. — Надо мужнины штаны под себя подложить, чтоб дитё легче выходило. Бабки учили... верное средство.

Весёлого было мало, но, узнав про столь надёжное средство родовспоможения, Диана едва удержалась от смеха.

— Деревенские суеверия, и только. Ты же должна понимать теперь, Искорка. Ведь тебя у герцога Нолана мэтр лечил, учёный лекарь. А ты про бабкины сказки.

Мэтр-то, конечно, лечил. Вот только благополучно родить маркизе его искусство не помогло. Ниери упрямо замотала головой; пряди мокрыми жгутами повисли у лица, липли к шее.

— Ох, Ни, ну сама посуди, где же я тебе возьму? Ведь не выйду же у Трея просить. — Диана пробовала шутить, но Ниери не видела в неисполнении приметы ничего смешного. — Ну хочешь, вон крышку у ларя откину. Или пояс сниму*.

(*отворить ящики и дверцы, снять с себя пояса, цепочки и кольца и т.п. — ритуалы, согласно поверьям, облегчающие роды.)

Ниери не ответила, неровно, с замиранием, задышав. Лицо осунулось, её снова скрутило спазмом.

Они уже бессчётное число раз прохаживались по тесному помещению, теперь достаточно протопленному, чтобы снять верхнюю одежду. Ниери осталась в одной нижней рубахе, тончайшая ткань облепляла её тело. Они двигались кругами снова и снова, прерываясь на то, чтобы Ниери, облокотясь о топчан подламывающимися руками, продышала очередную особенно болезненную схватку.

***

Диана утеряла представление о времени. Она сделала всё, на что была способна, но этого казалось мало, слишком мало. Беспомощность, невозможность на что-либо повлиять, неопределённость происходящего — в ней подымался гнев отчаяния. Ниери теряла силы, а ребёнок всё не рождался.

Это Трей должен водить её, это его надёжная мужская сила должна хранить и поддерживать мать и дитя!

Диана поймала себя на том, что мысленно поминает Многоликую и оборвала воззвания. Теперь для Ниери Диана сама — Хозяйка. Каждому дано по силам. У Трея и Демиана — своя битва. У них — своя.

Настал момент, когда Ниери, изнурённая бесплодной болью, совершенно перестала сознавать, что происходит, и принялась в каком-то исступлении выкликать имя мужа.

— Нет! — оборвала её Диана. И попросила мягче: — Не зови его, родная. Нельзя ему сейчас этого слышать.

Ниери умолкла.

Зев двери, топчан, слепое окно, очаг. Снова и снова, по заклятому кругу. Ниери уставилась перед собой тупым, неподвижным взглядом. Ничего не менялось. Зато снаружи зашебуршалось, зачиркало. И грянуло гулом. И даже башню, кажется, тряхануло.

— Всё без толку, — монотонно бормотала Ниери. — Он уже умер во мне, снова. И я умру. О Высь, на что я ему только повстречалась... сколько несчастья я ему принесла. Лучше бы он меня оставил в том подвале... А он в огонь...