Джена Шоултер - Мрачный шепот
— Бедняжка демон Лжи, — Стефано поцокал языком. — Остался без вожака. Что ж ты теперь делать-то будешь?
— Да пошел ты! — закричал Гидеон. — Я убью тебя. Убью тебя на хрен! — Правда взорвала воина изнутри — он действительно планировал сделать это, хотел сделать это и сделал бы. — Ты подохнешь от моей руки, мать твою!
Когда его страстные слова отразились от стен, демон Лжи издал потрясенный крик — а затем и крик страдания. Боль пронзила Гидеона насквозь, кромсая его на части, клетка за клеткой. Как будто каждый орган разрывали на кусочки, а кости выворачивали из суставов. Его демон царапался в черепе, затем добрался до ног, ухватился за них, как за опору, и кусал за пальцы, когда боль доводила его до безумия. Но этого оказалось недостаточно. Демон истошно завизжал, заметался внутри тела воина, разрывая вены, дробя кости и оставляя после себя только кислоту.
Колени Гидеона подогнулись, и он свалился на пол. Кинжал выпал из ослабевшей руки за пределы досягаемости. Ему следовало быть более осмотрительным. Когда Гидеон позволял эмоциям овладеть собой, это всегда приводило к его поражению. Вот почему он научился скрывать все свои чувства за сарказмом. Идиот!
«Теперь Стефано одержит победу над тобой. У твоего врага есть преимущество. Он властен зайти сюда в любой момент, схватить и избить тебя, поотрезать, на хрен, конечности, и ты ничего, черт побери, не сможешь с этим поделать».
— Ненавижу… тебя… — проскрежетал он. К черту, правда уже сорвалась у него с языка. Почему бы не сделать это еще раз? Сказать то, что он так долго откладывал. — Ненавижу тебя до глубины души.
Демон снова завопил. Снова и снова. И очередной приступ боли прошил воина, разрывая на части.
Он набрал в грудь воздуха, чтобы выдать следующую порцию откровений…
— Л-жет, — запинаясь, произнес Аман. — Он…лжет…Сабин…жив.
Это были первые слова хранителя Секретов, сказанные им за несколько столетий. Его голос был шершавым, словно гортань воина обработали наждачкой и пропустили через шреддер, а каждое слово было сродни соли, втираемой в свежую рану.
— Ты этого не знаешь, — взревел Стефано. — Тебя там не было. Он мертв, уверяю вас.
Гидеон замер. Замер, несмотря на агонию и муку, которые испытывал. Стефано лгал ему. Лгал ему, черт возьми, а он поверил. Он, тот, кто мог распознать ложь на любом расстоянии. Гидеон произнес ее столько за свою долгую жизнь, что различать неправду было для него так же естественно, как и дышать.
Аман зарычал и упал на колени рядом с Гидеоном. По-видимому, сначала открылась дорога для одного слова, потом для предложения, а затем история за историей устремились из уст воина, и каждая рассказывалась голосом ее бывшего хозяина. Он признавался в убийствах, изнасилованиях и во всевозможных надругательствах. Говорил о ревности, жадности и измене. Кровосмешении, самоубийстве и депрессии.
Он не совершил всех этих злодеяний, но в то же время ощущал себя преступником. Воспоминания принадлежали людям, встретившимся ему за долгие годы, Ловцам, у которых он осушил память. И эти картины из их прошлого он видел так же отчетливо, как и эпизоды собственной жизни.
Сильно зажмурившись, Аман тер виски, корчился, гримасничал, выплевывая нескончаемые потоки яда:
— Он больше не любит меня, несмотря на то, что я все делала для него, — голос Амана стал высоким, как у женщины. Гидеону показалось, что из динамиков послышался полузадушенный всхлип. — Готовила, убирала, спала с ним, даже когда была слишком уставшей. Но все, о чем он заботился, так это о своей драгоценной войне. Хотя он и находил время, чтобы трахать нашу шлюху-соседку снова и снова. А ко мне он относился, как к мусору!
— Как ты передаешь этот голос? Он ведь принадлежит Дарле. Как, черт тебя подери? — рявкнул Стефано. Ответом ему были новые откровения Дарлы. Гидеон понятия не имел, как воин узнал их. — Пусть он замолчит. Пусть он заткнется. Сейчас же!
Мальчишка испуганно подпрыгнул, а затем устремился вперед. Когда Люциен и Рейес попытались задержать его, их руки прошли сквозь мальчика, и оба воина пронзительно вскрикнули от боли, присоединив звуки своих страданий к стонам Гидеона и Амана. Затем оба Повелителя упали, как груз в океан, содрогаясь в конвульсиях, будто только что получили электрический удар невиданной силы. Анья, подобралась, готовясь броситься вперед, если мальчик попытается коснуться их снова.
«Нельзя позволить пареньку ранить Амана», — подумал Гидеон, заставляя себя подняться. Шатаясь от головокружения, раздираемый болью настолько ужасной, что на глаза наворачивались слезы, он согнулся, обхватив рукой живот, чтобы его не вывернуло наизнанку. Потом подобрал с пола свой кинжал и направил его в сторону мальчика. Но как, черт возьми, остановить того, кто не имеет осязаемого тела?
Анья потянулась к ребенку, который в этот момент присел рядом с Аманом и почти уже коснулся горла воина. Потянулась, чтобы сделать что? Рука богини замерла за секунду до соприкосновения.
— Не трогай его, — крикнула она. Небольшие золотистые язычки пламени заплясали на ее пальцах, но они были слабыми, едва различимыми. — У меня есть сила и в этом мире, и в мире мертвых. Дотронься до него, и ты сгоришь. Поверь мне. Я не буду колебаться. Я делала и худшее.
Щенячьи карие глаза умоляли ее понять, позволить ему сделать то, что приказали. Бедный мальчуган. Его рука тряслась, и раскаяние исходило от него ощутимыми волнами.
— Я смотрю, в этой комнате два лжеца, — сказал Стефано. — Мне плевать какая у тебя сила. Этот мальчик — сын некроманта, способный жить и передвигаться среди мертвых. Он может войти в любой мир по своему желанию, ничто и никто не сможет до него дотронуться, когда он находится там.
— А я сплю с некромантом, идиот. Люциен сам может ходить среди мертвецов, — Анья вздернула подбородок, ее голубые глаза были неистовыми и искрящимися одновременно. — Плюс ко всему, я богиня Анархии и не знаю сожаления. Если твоя зверушка подойдет ближе, ты увидишь, на что я способна.
Гидеон хорошо знал ее и видел, когда она блефовала. Это была всего лишь бравада. Анья неспособна навредить ребенку. Дома она постоянно поглаживала живот Эшлин и ворковала с малышом: «Тетушка Анья собирается научить тебя воровать все, что только захочет твое маленькое сердечко».
Гидеон дрожащей рукой, с затуманенным взглядом, потянулся и схватил богиню за запястье:
— Я без особой радости позабочусь об этом, — слова с трудом пробивались сквозь ком в горле.
— Я… я… хорошо, — Анья кивнула, и постепенно пламя погасло. В ее глазах было облегчение. Она нагнулась к Люциену и, обхватив его за плечи, оттащила подальше от мальчика. Аман все еще безумствовал, а Стефано по-прежнему требовал от парнишки сделать так, чтобы Повелитель заткнулся.
