Диэр Кусуриури - Край Ветров: некроманс

Тварь, которая прижимала меня к земле, оказалась на удивление живучей. У нее из горла ручьем текла кровь, а она, казалось, и не собирается помирать. Она отпустила мое плечо, но теперь не давала мне встать, для чего цеплялась за землю острыми копытами, прям таки впиваясь ими в рыхлую почву, и туша ее придавливала меня к земле, как надгробная плита. Я пытался оттолкнуть ее куда-нибудь вбок, но мне не хватало сил отцепить ее копыта-буры от земли. Мне не хватало сил даже в состоянии зажатой струны — это было удивительно и практически немыслимо. Мне стало немного страшно, хотя страх этот скользнул едва заметным отблеском на цветастой поверхности бытия, ибо все остальное было заполнено ощущениями, запахами и эмоциями, куда более сильными и яркими.

И в этот момент на крыше особняка Камориль Тар-Йер возникла третья тварь, и была она никем иным, как хозяином, собственно, особняка.

Солнце кренилось к западу, отчего светило под углом в сорок пять градусов, безжалостно подчеркивая ребристую фактуру шестнадцати педипальп, на концах острых и похожих по форме на вычурные восточные алебарды. Да, в состоянии зажатой струны Камориль меняется существенно, и изменение это глубинное, и оно создает из некроманта самого настоящего монстра. Ни разу не прекрасного, как по мне. Может, и остается в нем толика некой эстетичности и утонченности. Может, существует ритм во всем этом многообразии тонких паучьих лап, и ритм этот гармоничен. Но в целом обращенный Камориль, все же, кажется мне ужасным. Этот хребет, похожий на ребро шестеренки; эти толстые у основания и тонкие на концах, острые, как бритвы, паучьи лапы, на которых его тело передвигается так, что оставшиеся человеческими ноги не достают земли; еще несколько пар глаз, открывшихся в выемках ключиц и на шее; все шесть рук, которыми он любит творить непотребное, теперь тоже больше, длиннее, и, пожалуй, уродливей — они обросли странными, неестественно закрученными мышцами и хитином, образовавшим длинные черные шипы. И он распростер эти руки, словно хочет объять ими весь мир. И он спустился с крыши плавно, но как будто бы временными скачками, и тут же одной из педипальп пригвоздил копытную тварь к земле, вонзив лезвие ей в шею, и потом выпотрошил монстру брюхо еще парой своих острых, как бритвы, конечностей.

Никола села на корточки и, обхватив себя руками, спрятала голову. Видимо, для нее это все было уже чересчур.

Тварь, которая придавливала меня к земле, на момент появления Камориль странно замерла, заморозилась, одеревенела. Но тут она снова ожила и с удвоенной прытью принялась со мной бороться. Мне это совсем надоело и я вырвал ей одну из лап. Верхние лапы, руки, крылья — все это обычно держится у живых существ на «честном слове», то бишь, не на костяных соединениях, а на одном мясе и сухожилиях. И верхние конечности, если проделать надрезы в нужных местах, вполне реально оторвать. И да, это отвратительно. Но кому уж тут до моральной и эстетической красоты. Я с усилием скинул прочь тушу, которая явно перестала себя контролировать, и отпрыгнул в сторону, тяжело дыша.

Что ж такое-то. Почему я настолько неэффективен в борьбе с этими существами. Их надо убивать как-то слишком… дотошно. Напрочь. Насквозь. Отрывать конечности, перегрызать артерии, вырывать сердца, отрубать головы — и что-то одно, как будто бы, не прокатит, мол, хочешь убить — постарайся. Они живучие, как хрен знает что. Триумф жизни. Венец выживаемости как таковой. Мои когти для ник — как перочинный ножик столетнему дубу. Неприятно — но не смертельно.

А у Камориль в измененной форме неплохо получается их шинковать, то ли из-за размеров лезвий, которые он понаотращивал, то ли из-за лучшего сцепления с землей. А я, выходит, для этих существ мелковат. Или все дело в том, что мне самому не хочется действовать этими жестокими путями… но это же еще не конец.

Камориль пригвоздил к земле ту копытную бестию, с которой я так и не смог расправиться. Тварь дергалась, пытаясь встать, но у нее не выходило. Камориль провел рукой в воздухе, и тварь была пронзена враз вырывшимися из-под земли костями, кажется, реберными, — огромными, изогнутыми, белыми и острыми. Даже не представляю, кому они могли принадлежать до того, как были зарыты здесь, на лужайке перед особняком.

Камориль уставился на меня всем своим арсеналом глаз и сказал замогильным голосом, многократно резонирующим где-то в глубинах его разросшейся грудной клетки:

— Когда одна двигается, остальные замирают, но это происходит очень быстро. Надо это как-то использовать. Это их слабое место.

— Да блин, как это использовать? Что-то они какие-то слабо убиваемые! Регенерируют?..

— Не знаю, — некромант повел несколькими плечами сразу, — где-то ходят еще пять. Растолкай Николу.

Я поднялся на ноги. Заодно осмотрел себя на предмет ранений и обнаружил лишь множественные царапины и кровоточащие следы от зубов на плечах и локтях, а так же пару сломанных ребер. Регенерировать теперь есть чего, но я все еще в форме. Относительно, конечно. А вот выглядел я, наверное, не самым лучшим образом, — измененный, облитый фиолетовой вязкой кровью почти с ног до головы… Вот уж и правда — есть чего испугаться. А если растолкать Никс не получится, то надо бы ее в какое-нибудь более безопасное место дислоцировать — а то ж твари эти вряд ли правильно поймут ее позу «я в домике».

Я подошел к Никс, присел рядом с ней и потряс за плечи. В это время позади меня Камориль опустился на землю, причудливо сложив педипальпы, и стал водить по зеленой траве шестью уродливыми руками, как будто бы он кошку гладит.

— Никс, — попытался сказать я ласково, но понял, что из моего рта, ставшего пастью, вырывается что-то больше похожее на рык. — Никола, ты слышишь меня? Ты ж вроде бы хотела выжигать их, как напалмом, так что ж ты? Давай тогда, может…

А потом я разглядел. Никола ничего мне не ответила — просто посмотрела мне в глаза и я все понял. Ну, то есть, я, конечно, успел испугаться и поначалу понял ее неверно. Но потом до меня дошло.

— Держись, — сказал я.

Поднявшись и оглядевшись я обнаружил, что лужайка перед домом Камориль изрыта множеством ям, а вокруг некроманта, поднявшегося обратно на ноги, топчутся скелеты — штук шесть, не все полностью человеческие, но все высокие и ширококостные. У двух из них были головы быков, один мог похвастаться рабочими челюстями аллигатора на обоих плечах и такой же крокодильей головой, а остальные три были тоже причудливо-уродливы — каждый по-своему.

— Ну даешь, — протянул я. — Милашки вообще!

— Сам горжусь, — ответствовал Камориль, и от такого его голоса нормальные люди должны, как мне кажется, седеть мгновенно.