Сокровище Нефритового змея (СИ) - Лайм Сильвия

Он начал перебирать лапами у меня на груди, явно устраиваясь поудобнее, чтобы уснуть.

– Эй! – едва не лишилась я дара речи от возмущения. И страха, что останусь одна. – Только попробуй опять окуклиться в браслет!

– А что, Эвиссаэшь, есть у тебя еще какие-то планы, окромя суицидальных?

Я открыла было рот, но вместо планов только и сумела, что спросить:

– Почему ты зовешь меня Эвиссаэш? Это ведь «сокровище» на языке мираев? Да и вот еще: я тут вспомнила, что «хешмирай» на том же языке нагов означает царя-мирая. То есть «хеш» – это царь. Но то в Шейсаре! А ты, вообще, паук и от Шейсары далеко, как я далека от настоящего сокровища. Так почему же я должна обращаться к тебе «хеш»?

Показалось, что хельсарх улыбнулся. Не знаю уж, чем он мог бы это сделать: передними челюстями или короткими лапками возле морды, но факт оставался фактом. Создавалось впечатление, что я смотрю едва ли не в человеческое лицо.

– А вот и добралась ты до главной тайны, Эвиссаэш, – тихо ответил царь пауков. И вдруг коснулся моей щеки мягкой теплой лапкой. – Но готова ли ты услышать ее?..

Мне казалось, что после случившегося со мной за последние недели я уже готова ко всему, и все же, когда хельсарх задал свой вопрос, я не смогла ответить.

Что, если существует еще какая-то страшная тайна, которую я должна узнать? Что, если это нечто настолько ужасно, что у меня уже не хватит сил выдержать?

Но все же, собравшись с силами, я кивнула. И паук заговорил:

– Мы все – часть одного мира, Эвиса.

– Что? – переспросила я, ожидая чего угодно, но не этого.

Паук прищелкнул пару раз, словно усмехался. А затем зазвучал в тишине паутинного кокона его тихий голос, что мгновенно погрузил меня в состояние странного, будто колдовского оцепенения:

– Много тысяч лет назад из Сердца Огня родилась царица – Солнце, прародительница всего сущего. Пролила она свою любовь на землю золотом раскаленных искр, и восстал из небытия город золотых песков – Шейсара… По свету бесконечных глаз Солнца, как по тропе Вечности, пришел Алмазный царь – Месяц. И покоренный красотой царицы поклялся служить ей, рассыпав на землю звезд своих океаны, а серебро света обратив в моря. И ожили раскаленные пески, и родились дети великих богов – мы.

– Хельсархи?

Паук снова хитро прищелкнул.

– Хельсарх – древний паук, наделенный душой, магией и долгими летами жизни. А хельшах – змея… Но сколько еще таких существ, о которых ничего не знаешь ты, Эвиссаэш?..

– Не может быть, – выдохнула я ошеломленно.

– Но это так, – продолжал Хортанаирис. – Мы звались «хельи» – рожденные от Солнца и Месяца. Спустя сотни лет золотая Шейсара наполнилась уже нашими детьми. Не обладали они столь же долгой жизнью, но были разумными и смелыми, сильными и прекрасными… Мы жили в мире и радости. Пока не появились люди. Вы вели войны свои, делили наши земли и изменяли мир. А наши дети стали служить вам. Хельи же засыпали, исчезая в древних песках, лишь изредка появляясь под светом нашей матери и во тьме нашего отца.

– Но это же поразительно! – воскликнула я, не в силах сдержаться. – Это меняет все, что мы когда-либо знали!

У меня застучало в висках, в горле пересохло.

– Как же так?! Ведь получается, что никаких демонов нет! А все ужасное, что в Шейсаре рассказывают про пауков, – это изначально ложь!

Хельсарх чуть склонил голову набок, и несколько десятков его глаз снова ярко блеснули.

– Ты только сейчас это поняла?

– Нет, но…

– Демоны есть, Эвиссаэш, – перебил меня паук тогда, – но это совсем иной разговор. А мы дети одного мира. Поэтому не существует двух языков, паучьего и змеиного. Есть один – древний язык хелий – «эллаэш». Наш-ш-ш…

В этот момент его голос стал как никогда похож на змеиный. Разве что закончилось шипение привычным прищелкиванием.

– Но как же, – выдохнула я удивленно. – Ведь голоса пауков так отличаются от змеиных. И змей я никогда не слышала. Да и пауки не понимают, если говорить с ними на мирайском. Иначе Джерхан только так общался бы здесь!

– Наши дети не могут говорить как змеи, – продолжал хельсарх. – И как люди – не могут тоже. Они говорят мысленно, и лишь тот, кто может услышать мысли, способен услышать и их. Поэтому изменился древний язык, разделившись на множество наречий. Но сердце у него одно, как сердце у Огня – Солнце.

Я была так ошеломлена, что не знала, что сказать.

Вернуло меня к действительности лишь одно – необходимость вылезать из кокона, пока не кончился воздух.

– Ладно, это, конечно, все великолепно, и я действительно очень рада, что ты мне это рассказал. Но как мы будем выбираться? Вряд ли паутина, если я поговорю с ней на древнем языке эллаэш, сразу же растает. Да и не знаю я древнего наречия, и на паучьем-то едва говорю.

– Нет, вестимо, не растает паутина от твоих слов, – усмехаясь, прощелкал хельсарх. – А вот от ладоней твоих колдовских – растает.

– От ладоней? – удивилась я, взглянув на них будто в первый раз. – Не припомню, чтобы они были колдовскими.

– Сомнение – дорога во тьму, Эвиссаэш. Приложи руки к паутине и пожелай.

Я хмыкнула, послушавшись, но ничуть не веря в то, что поможет. Разве что надеясь немного.

В конце концов, если бы я умела растапливать паутину, то это уже давно произошло бы. Еще в тот момент, когда, очнувшись, я пыталась ее разорвать.

– Помни правило главное, Айяала, – сказал вдруг Хортанаирис, впервые назвав меня этим титулом. Я даже вздрогнула от неожиданности. – Как человек не примет в сердце свое чужака, так и паутина не подчинится чужачке. Как не коснешься ты устами своими врага, так и паучья магия не заструится в тебе до тех пор, пока не поймешь ты, что она – твое сердце…

От слов хельсарха все внутри меня будто перевернулось.

Паучья магия – мое сердце! Вот чего мне не хватало все эти годы… Понимания, что я – дочь шаррваль. Это было лучшим признанием того, что моя родина – здесь. Что мои родители – дети этого каньона, а я сама – носительница силы пауков.

Когда-то это могло шокировать меня. Но сейчас, после всего случившегося, когда по щекам вдруг сами собой полились слезы, я поняла, что мое сердце действительно в Стеклянном каньоне.

Я не боюсь пауков. Я слышу их голоса, потому что являюсь частью древней магии. Значит, и паутина для меня – как мягкий пух для лебедя. Часть жизни…

Я закрыла глаза, тихо всхлипнув и погладив шелковистый покров кокона, представляя, как Джерхан оплетал меня им. Чтобы до меня не могли добраться ни солааны, ни каменный обвал, если тому вдруг вздумается случиться.

Паутина была моей защитницей. И когда я открыла глаза, оказалось, что кокон медленно тает под моими пальцами. Но он не исчезает, как туман, а будто впитывается прямо в кожу.

Это было удивительно! И ни капли не пугало.

– Паутина – полезное вещество, и оно не должно пропадать зазря, – объяснил хельсарх, хотя это и не было нужно. Меня и так все устраивало. – Как исчезает она в твоем теле, так и сможет затем появиться вновь по твоему приказу, великая Айяала.

– Почему ты меня так называешь? – тихо спросила я, продолжая гладить кокон и с каким-то удивительным удовольствием наблюдая за его исчезновением.

– Потому что ты избранная, Эвиссаэш. Узрел я это, еще когда впервые встретил тебя там… среди пустынных кактусов Шейсары. Но ветвиста паутина Красной матери. И дороги ее не известны никому.

Тем временем кокон с одной стороны окончательно растаял, и я сумела выбраться наружу, прихватив с собой и хельсарха. Он удобно устроился у меня на плече и, кажется, не планировал слезать.

– Но я едва не умерла, – проговорила я, глубоко вздохнув. – И даже Джерхан решил, что меня больше нет.

Руки сами собой коснулись живота, и тут же я убрала их назад, словно боялась обжечься.

Прежде страшно было думать о том, что во мне есть две другие жизни. Теперь страшно было представить, что после случившегося их может уже не быть.

Кажется, хельсарх заметил неловкое движение нервных рук.