Карен Монинг - В оковах льда
— Даже Бэрронс вышел на охоту. И девчонки из аббатства, с которыми ты иногда зависаешь. В городе становится все холоднее с каждым новым замороженным местом. Люди разбегаются. Никто не знает, что делать, как это остановить, где теперь безопасно. — Он отходит, смотрит на карту. — До сих пор я не смог вычислить схему. Нужно выяснить, что оно ищет.
— В каком смысле «ищет»? — Именно это я почувствовала своим чутьем ши-видящей, но у Танцора же чутья нет. Меня почти перестает тошнить. Не знаю, от шоколадок в желудке или от мыслей о работе.
— Если только его поведение не является случайной нелогичной методой, неуправляемой никаким биологическим императивом — что я постулирую как условие, антитетичное любой разумной форме жизни, — у него есть цель.
Я сияю, ссора забыта. Обожаю, когда этот чувак говорит что-то вроде «постулирую» и «антитетичное»!
— Люблю тусоваться с тобой! — говорю я ему.
Он смотрит на меня, как прежний Танцор, только слегка настороженно. Я добавляю улыбке мегаватт до тех пор, пока он не улыбается в ответ.
— Эта цель может быть достаточно чуждой, — продолжает он, — чтобы ускользать от нашего наблюдения, но она есть. Проблема в наших методах. Мы должны мыслить шире, должны оценивать факты непредвзято. Эта штука не из нашего мира. Она не подчиняется нашим правилам и законам нашей физики. Она способна открывать порталы, куда и когда пожелает. Я уже дважды это видел.
— Ты опять это видел? — Мне завидно до чертиков.
— Я приглядывал за Неравнодушными, пытался выяснить, кто их хозяин. Никто, похоже, не в курсе, кто основал эту организацию. Несколько ночей назад я отправился проверить одно из их молитвенных сборищ. Церковь, в которой они собирались, замерзла, когда мне оставалось до нее полквартала. Секунду назад они пели, а в следующую я уже ничего не слышал. Казалось, что весь мир замер или я оглох. Я стоял на улице и смотрел. Оно действовало в точности как в Дублинском замке. Вышло из портала, напустило тумана, заморозило все, открыло другой портал и исчезло.
Я вздрагиваю. Он был в половине квартала оттуда! А что, если б он оказался там на минуту раньше? Потом у меня возникает мысль еще хуже. Что, если бы я не могла найти его целый месяц? Стала бы я стоп-кадрировать от одной ледяной скульптуры к другой и ждать, когда они растают, гадая, не окажется ли очередная из них моим другом?
И мне вдруг становится стыдно.
— Чувак. Прости, что меня так долго не было.
Он вскидывает голову и отвечает улыбкой, которая, на фиг, убивает меня.
— Чувиха. Спасибо. Рад, что ты вернулась.
— Я слышала, ты спас мне жизнь в ту ночь, в церкви. Ты крут.
— Нет, это ты крута.
Мы улыбаемся друг другу, и кажется, что так проходит целый райский час. Между нами снова все хорошо.
Мы начинаем без умолку болтать, словно вообще ничего не случилось. Он рассказывает мне, что узнал о новых бандах, формирующихся в городе. Я рассказываю ему о библиотеке короля Невидимых. Не могу я держать такую потрясную информацию при себе. И по блеску его глаз понимаю, что он до смерти хочет сам ее увидеть.
Он рассказывает мне об огромном огненном МФП, который почти сжег аббатство дотла! МФП испарял железо и бетон и если бы прошелся по самому аббатству, не осталось бы ничего. Но люди Риодана остановили его и как-то зафиксировали на месте, привязав к земле. Мне не нравится, что возле аббатства торчит такая штука, пусть даже привязанная. Я от этого нервничаю.
Я рассказываю о книгах Бура-Бура, и он смеется, как сумасшедший, над тем, как я гонялась за выскочившими предложениями. И рассказывает, что Неравнодушные начали красить дома в белый цвет, чтобы сделать их узнаваемыми. Если прийти туда и записаться, а потом посещать собрания, они выдают тебе любую еду и полезные вещи. Я рассказываю, что Р’йан пытается выступать королем Фей и что у ледяного монстра есть имя — Король Белого Инея. Кажется, мы впервые в жизни делимся таким количеством подробностей о наших жизнях. Он говорит мне, что еду становится реально сложно найти. Я говорю о том, что на замороженных местах Феи становились совершенно инертными и что, по рассказу Р’йана, монстр убивает Видимых и Невидимых, делая их мертвее мертвого, начисто стирая признаки их существования.
— Я думаю, он может гоняться за жизненной силой, — говорю я ему.
— Но почему именно эти места? Как он их выбирает и почему замораживает? Если бы он хотел жизненной силы людей, почему не отправился туда, где собирается самое большое их количество? В некоторых местах людей было очень мало.
— Ты хочешь сказать, почему он заморозил маленький клуб под Честерсом, когда мог заморозить там все?
— Он заморозил часть Честерса?
— Это первое заледеневшее место, о котором я узнала. Потому-то Риодан и втянул меня в эту ерунду.
— Он не может охотиться за жизненной силой. Он заморозил еще и церковный шпиль. А там не было ни людей, ни Фей.
— Может, он случайно налетел на этот шпиль. А может, там был кто-то маленький, вроде мыши, а он слегка проголодался.
Танцор улыбается.
— Может.
— Хотя в этом я сомневаюсь. Кажется, нам нужно обозначить их в порядке возникновения. Возможно, это поможет нам что-то понять.
— Плохо, — говорит он, — что мы ничего не можем сказать людям, даже самого простого: держитесь маленькими группами, и все будет хорошо. Люди пугаются собственной тени, Мега. Весь город на грани, все на взводе, люди начинают драться по пустякам. Нам нужно выяснить, что происходит, потому что если они не замерзнут до смерти, то просто поубивают друг друга. Они слишком многое потеряли, слишком долго боятся. Пока тебя не было, естественно, не появилось ни одного «Дэни дейли», а в такие времена отсутствие новостей — это не хорошие новости. Людям нужно верить, что кто-то на улицах приглядывает за ними.
— А как же Неравнодушные? Разве они несерьезно подходят к работе? Чувак, когда меня не было, они как раз должны были выйти на сцену и выдать свой максимум! У газеты же есть ответственность перед читателями!
— Неравнодушные всего лишь говорят людям, что те должны «принять белизну» и все будет хорошо. Половина города слепо рванула принимать новую веру, вторая половина на это не купилась. Добавь сюда недостаток еды и воды, а еще жуткий холод, и получится, что со дня на день у нас в городе начнутся беспорядки.
Я убираю волосы с лица и смотрю на карту. Я насчитала двадцать четыре булавки. Это значит, что мои девять пакетов больше не репрезентативны.
— Чувак, ты собирал мусор?
Он смотрит на меня с выражением «я что, по-твоему, идиот?», улыбается и поднимает с пола коробку, в которой полно желтых пакетов, таких же, как на плите.
