Двуликий бог. Книга 2 (СИ) - Мэл Кайли
Я замерла в нерешительности, потому что сама не знала, чего хотела, кого искала. По неясной мне оплошности никого из служанок не было рядом, чертог был зловеще пустынен и тих. Должно быть, я отошла от сна слишком рано, и все вокруг дремали, ещё не приступив к повседневным обязанностям. Рассудив, что не хочу возвращаться в постель, всё ещё объятую жутким липким кошмаром, я направилась в зал купален в робкой надежде, что вода сумеет вселить ясность в мои мысли и бодрость в предательски разбитое тем утром тело. Однако едва я сделала несколько шагов к ступеням, как меня нагнал один из стражников, и я с досадой вспомнила, что мне запрещено ходить одной. Только этой беды ещё не хватало! Я была не в себе, и чужое общество только тяготило меня. К тому же, ни одного из новых воинов я не знала и в тот миг не желала знать.
— Я провожу госпожу, куда она пожелает, — вдруг послышался знакомый приятный голос, и по лестнице, лучезарно улыбаясь, поднялся Эйнар. Признаться, я была рада его видеть и ещё больше рада избавиться от настойчивой стражи. Я осторожно приблизилась к началу ступеней, и преданный слуга предусмотрительно подал мне руку. Приняв помощь, я неторопливо спускалась вниз. Я заметила украдкой, что Эйнар тем утром был как-то особенно хорош собой. Статный воин всегда был обладателем приятной наружности, глубоких небесно-голубых глаз, светлых волос, красиво выгоравших на солнце, и мягких правильных черт лица. Но теперь его открытый взор горел особенно вдохновенно, губы смущённо и ласково улыбались, лицо светилось радостью, точно произошло что-то очень хорошее и желанное. Я удивлённо взглянула на него.
— Ты хорошо выглядишь, Эйнар, — со сдержанной улыбкой заметила я, вновь опустив ресницы, — я рада, что ты окончательно поправился, и твои раны зажили.
— Благодарю, госпожа, Вы очень добры, — краем глаза я заметила, что улыбка стражника стала ещё шире, придавая обычно серьёзному лицу выражение беспечности, мальчишеского озорства. Он тайно любовался мной, и в тот миг я окончательно убедилась в правдивости своих мысленных подозрений, которыми ни с кем не делилась. Они льстили моему самолюбию, и, хотя так поступать было неправильно, это оказалось столь увлекательно и приятно, что я позволила себе ещё некоторое время насладиться его восхищением. Если быть до конца честной с собой, то я не испытывала недостатка в мужском внимании: Локи обожал меня и не скрывал этого. Однако любовь бога огня была совсем другой — самоуверенной и властной.
Как ни досадно мне было это признавать, но супруг действительно в первую очередь любил себя, а только потом меня, и никогда не сомневался в том, что кто-то способен устоять перед его обаянием. Чувство Эйнара было робким, несмелым, нерешительным, а потому очень трогательным. Оно было мне ново, незнакомо, и вместе с юношей я испытывала лёгкий волнительный трепет наивной первой любви, которого я была лишена решительностью и настойчивостью страстного аса с первых дней нашего знакомства. Отчего-то покраснев, я улыбнулась и снова мельком посмотрела на своего приятного спутника. Наши взгляды пересеклись, и сердце предательски пропустило удар — столько в его глазах было искреннего неудержимого чувства, что я испугалась. Сладостное наваждение закончилось. То, что я воспринимала как игру, как развлечение, для несчастного могло стать ложной надеждой. Я должна была это прекратить.
— Здесь мы расстанемся, Эйнар. Ты можешь идти, — негромко произнесла я, остановившись у высоких дверей, ведущих в зал, куда я и направлялась. Я не решилась снова поднять на него глаз, тем более, что сердце в груди билось слишком часто, чтобы я ощутила в себе уверенность в том, что ничего не чувствую и не совершаю дурного поступка. Я уже собиралась распахнуть перед собой двери и скрыться за ними, когда спутник вновь нерешительно окликнул меня.
— Госпожа моя, — в смятении начал он. Глубоко вздохнув, я обернулась, предчувствуя недоброе. — Я ведь так и не сумел отблагодарить Вас за милосердие, проявленное во время моей болезни. Если позволите, выйдем ненадолго в сад прогуляться и подышать свежим воздухом. Я хотел бы показать Вам нечто особенное… — всё моё существо кричало «Нет!», и я уже раскрыла губы, чтобы мягко отказаться, когда воздух вдруг неестественно изогнулся, и моего чуткого уха коснулся тихий женский голос: Сигюн… Я не сразу узнала его, но моё тело бессознательно содрогнулось, и каждый крошечный волосок, казалось, встал дыбом. Сигюн… — продолжал звать он, и в тот же миг передо мной возникли бездонные колдовские глаза, и их яркий золотой свет ослепил меня. Я покачнулась. — Госпожа? Вам плохо? — заботливые руки Эйнара обхватили мой тонкий стан, не давая упасть. Я слышала его голос, но он был слабым и далёким. Первые лучи рассветного солнца озарили землю, но для меня они сливались воедино с наваждением, и в каждой золотой крупинке, легко кружащейся в прохладном воздухе, я слышала: Приди ко мне, дочь бога света…
— Выйдем в сад, — не своим голосом попросила я, словно эхо, повторяя слова Эйнара. Я не могла противостоять чужой воле, её голос звал, и он был так непреодолимо силён… Мир вокруг покачивался и пульсировал, и тонкие золотые нити солнечного света пронзали воздух, вздрагивали и собирались все в одной точке где-то в глубине сада.
— Вы уверены, госпожа? — обеспокоенно переспросил преданный стражник. Его побледневшее лицо склонилось надо мной, такое красивое и такое несчастное. Бедный юноша, бедный пленник чужих чар! Он, конечно, не слышал голоса Гулльвейг, призвавшего меня к себе, не ощущал чужого присутствия. Он оказался жертвой своих светлых чувств и чужой беды, был околдован околдованной госпожой. — Может, позвать лекаря?
— Не нужно. Немного закружилась голова и только. Подышу свежим воздухом, и всё пройдёт, — я слышала свой тихий голос и не узнавала его. Я будто разделилась надвое: одна говорила и служила Гулльвейг, вторая всё видела и ужасалась, но ничего не могла поделать, не способна была сломить сильное колдовство. Я поднялась на ноги и подала
