Спасти графство и законного короля! - Елена Милютина
— Смотри, Жиль, кто это на дороге? Труп, али жив еще?
— Дышит. Что делать будем?
— Что, что, повезем в барак. А то помрет здесь же.
— Так и в бараке помрет!
— Помрет, но хоть заразу не расплодит по округе, давай его в телегу!
Очнулся Оливер в одной перепачканной рубашке в жиже собственных испражнений, на гнилой соломе, перемешанной с конским навозом. Рядом шевелились такие же страдальцы, как и он. Неимоверно хотелось пить. Он попробовал попросить воды, подошел какой-то смурной тип, ткнул его ногой в бок и заявил:
— Пить не дам, не проси. Доктор запретил. От воды только рвота. Терпи. Нечего лишнюю грязь разводить!
Как можно развести еще большую грязь, Оливер не понял. Затих. Вскоре послышалось шуршание колес, женские голоса. Основное слово — Кошмар! Вер подумал, что женщины добрее мужчин. Снова попросил пить. В ответ тот же мужик пояснил про приказ доктора, назвав одну из женщин «Ваше Сиятельство»
— «Хозяйка, что ли?» — подумал Вер. Но колеса прошелестели и экипаж укатил. Оставив несчастных мучиться дальше. Сознание ускользало. Он не понял, сколько прошло времени, как вдруг у его губ оказалась чашка полная, нет, не воды, а чего-то солоновато- сладкого. Удивился, но это была жидкость и он ее жадно выпил. Мало, хочется еще. Прошло какое-то время, и ему дали еще чашку. Хорошо, теперь бы еще выбраться из грязной лужи. Не хочется умирать, как свинье! Но сил не было даже поднять голову. Он ненадолго впал в забытье. Его еще пару раз напоили, или больше пары, он не помнил. Вдруг раздались голоса, началось какое-то шевеление. Сильные руки выволокли его вон из вонючего барака, сняли последнее, что на нем еще оставалось, рубашку, и на него полилась восхитительно теплая вода. Обмыли, волосы свалявшиеся и перепачканные срезали коротко, обтерли тряпкой, снова понесли, уложили на какое-то ложе, на солому, покрытую тряпкой, почему-то с дырой под задом. Одели в рубашку. Чужую. Старенькую, но чистую. Он повел взглядом по сторонам. На таких же грубо сколоченных топчанах лежали другие больные, вперемешку, независимо от пола. Под конец еще напоили. Вдоль рядов топчанов, или лежаков ходили мальчишки и девушки, одетые в брюки, заправленные в сапоги, с кувшинами, поили всех из жестяных чашек. Споласкивали чашки в ведерке, из которого почему-то пахло ромом, и снова продолжали обход. Похоже, графиня хорошая хозяйка. Позаботилась о страждущих. Напился еще раз и задремал. Несколько раз будили и поили. Рвоты больше не было, позывов на низ, тоже. Похоже, ему лучше. Появилась надежда. Утром вдруг почувствовал голод. Но есть не давали, только поили. Вновь подъехала хозяйка. Прошла по рядам, похвалила всех. Подошла к нему. Спросила про самочувствие. Сказал, что лучше, попросил еды.
— Рано, — ответил уверенный, женский голос, — сегодня только жидкость. Если до завтра не будет поноса и рвоты, можно будет дать кашку на воде.
Ушла, отдавая какие-то указания насчет других больных. Снова дали жидкость непонятного вкуса. Надо терпеть голод до завтра. Он снова заснул.
* * *
Нововведения радовали. В страшном бараке, после начала регидратации некоторым становилось лучше. Пока все лежали вперемешку, мужчины и женщины, но раз появились выздоравливающие, надо подумать, куда их устроить. В замок не хотелось, они еще какое-то время могут быть заразными. Обрадовал управляющий, показав старый мебельный склад. Видимо, мой «папочка» был человеком супер экономным, старую мебель не выкидывал, а собирал на складе, мало ли пригодится! Вот и пригодилась! Приказала все вытащить. Совсем уж хлам отправить на сожжение, вместе с использованным бельем. Часть стульев, требующих перетяжки превратить в жесткие, сделав простые сиденья. Часть столов, поменьше, попроще, оставить для больных. Две старые оконные рамы использовать по назначению. Сделать два окна, так как палат будет две, мужская и женская. Старые столы, те, что меньше в длину, чем рост человека, пустить на перегородку. Можно не под потолок. Главное, чтобы соседей не было видно. Оборудовать две палаты, барские кровати разрезать пополам, прибить чурбаки, вместо ножек, из больших столов наделать еще кроватей, пусть жестких, ничего, мужики перебьются. Не неженки, дома у себя и такого не имели, да и ненадолго это. Понаберутся сил, пусть по домам идут, или в работу включаются. Опять кликнула клич, собрала старые простыни, хозяйкам выдала нового полотна из замковых кладовых, подрубят сами. Шить умеют. С дезинфекцией пока было все плохо. Только спирт, зола и опасная негашеная известь. Ну и кипячение. Марьяна молодец, надо жалования прибавить и подумать, как еще поощрить. Как встала во главе кухни, так ни одного случая заражения в замке. Воду кипятит дни и ночи, и посуду моет кипяченой, и диетические кашки варит на всех выздоравливающих. Молодежь, которая переболела, за больными ухаживает, тех, которым рабочих мест в бараке и госпитале не хватило, она подучила, и отправила по деревням и городкам, объяснять, как от болезни уберечься, как за больными ухаживать. Детей поить раствором приказала при первых признаках поноса. Они к обезвоживанию более чувствительны. Мамкам руки и грудь приказала мыть перед кормлением. Молодежи бумаги раздала со своей подписью и печатью, что бы слушали их, а местной власти в этой бумаге строго приказала помогать и охранять. В четыре баронства, что на земле графства находились придется самой съездить, уважить. Их людям она приказывать не могла. Барону могла, крестьянам, нет. «Вассал моего вассала не мой вассал»! — средневековое правило строго соблюдалось. Потихоньку, понемногу, эпидемия стала стихать. Население осознало, что приказы барышни, даром, что молодая, от заразы спасают, стали воспринимать их, как глас Божий. И тут жрецы сильно помогли. Я сообразила, что религия здесь большое влияние имеет. Потихоньку расспросила, в кого верят. Что бы еретичкой, не дай бог оказаться! Оказалось, верят в Пресвятую мать — прародительницу, которая весь их мир из своей утробы родила, и в ее мужа — помощника, Святого Отца, защитника, который мир от вторжения порождений Бездны защитил. И в
