Иви Берне - Проклятые кровью
Тем не менее, он хотел видеть ее, потому что, каждое ее движение происходило так быстро, словно течение воды, поэтому он начал обходить ее по небольшому кругу. Она повторяла его движения шаг за шагом, ее янтарные глаза были настороженны, но бесстрашны.
Воздух на крыше был свежим и прохладным, и город, раскинувшийся вокруг мерцал белыми, красными и золотыми размытыми огнями. Был слышен только гул двигателей под ними. Она оценивала его, ожидая, когда он заговорит, но он не собирался много говорить.
- Итак, ты хочешь покорную жену? Скажи, ты и рабов держишь тоже? Что за феодальные замашки?
Казалось, молчание беспокоит ее. Они продолжали свой медленный танец.
- Если ты убил моих людей…
На что он ответил:
- Никто не мертв.
Ее голос был более глубоким, и ее акцент изменился. Когда она девочкой приехала в Нью-Йорк, то говорила по-английски с арабско-флективным французским акцентом. В первый раз, когда она заговорила с ним, то этот акцент лишил его дара речи. Он сделал ее звук более сложным и экзотическим. Это заставляло его хотеть поцеловать ее каждый раз, когда она двигала своими губами. На протяжении следующих лет акцент исчез, она впитала в себя больше всего американского, но интригующие следы его все еще проскальзывали в чувственных гласных и хриплых согласных.
Она перестала кружиться, поменяла свое положение и внезапно согнула руки в локтях прямо перед собой. Мерцающий нож появился в обеих руках.
- Я предполагаю, что ты приехал сюда, чтобы умереть?
Смерть была бы облегчением. Как бы он хотел убить. Или изнасиловать. Он был настолько увлечен, что любой исход был бы долгожданным после тридцати лет мучений. Она не помнила, что он пробовал ее, или знает, что произойдет, если это сделает она. Это было в его интересах. Она думала, что он может уйти, как она. Она думала, что он будет действовать более активно. Эта мысль почти заставила его громко смеяться.
Он сбросил пальто и развязал свою веревку. Она скользнула в петлю, между его руками. Полные губы Алии сдержали рычание. Он закрутил веревку в широкую петлю. Случайно, почти небрежно, он бросил петлю в ее направлении, надеясь, что магия пройдет над ее головой. Петля расширилась. Она увернулась, но петля последовала за ней, снова кружась над ее головой. Разозлившись, она кинулась на веревку со своими ножами, ее движение было размытым пятном даже в его глазах. Любая другая веревка осыпалась бы на пол как конфетти. Но не эта.
Одним рывком он затянул петлю, притягивая ее руки к телу. Другой рывок и он притянул ее к своей груди. Он обступил ее, с силой нажимая предплечьем на ее гортань.
- Опусти ножи, - шепотом приказал Михаил, потому что вздохнуть полной грудью он был не в состоянии. Не с ее волосами напротив его губ, не с ее телом напротив его. Он держал своей свободной рукой ее левую руку, закрывая свою руку от нее. Когда она не выпустила нож, он увеличил давление на ее горло.
Ее хватка ослабилась неохотно. Он разжал ее пальцы и забрал нож, сдерживая воспоминания о том, как они держались за руки. Она выронила второй нож на землю и он отпихнул его.
Пульс в ее сонной артерии прыгал под его рукой. Его сердце загнанно колотилось позади ее спины. Она была непреклонна. Кипела. Но ее аромат проникал в него, как лозы жимолости. Он взял нож в свою левую руку и приставил к ее горлу.
- Давай посмотрим, - сказал он, не имея возможности ограничить прикосновение своего носа с краем ее уха, он продолжил. - Веревка связывает твои руки. Ты все еще можешь бороться, но если ты это сделаешь, то я сверну тебе шею или перережу горло. И я сделаю это, поверь мне, потому что я знаю, ты убьешь меня, если окажешься на свободе.
Он провел ножом вниз по ее груди, позволяя ему зацепить первую пуговицу на блузке.
- Все верно?
Она ничего не сказала. Он сделал резкое движение ножом и пуговица отлетела. Хотя все это произошло бесшумно, но слабая дрожь прошлась вдоль ее спины. Обнимая ее, он почувствовал возбуждение. Для него не существовало никого пути назад, и никакого милосердия для нее.
Он оторвал следующую пуговицу. Ее подбородок, резко дернулся, словно у лошади, борющейся с поводьями, и со всей силой, угрожающе повернулся. Он не намеревался ждать, чтобы видеть то, что она планировала. Вместо этого он обхватил ее и швырнул ее головой в вентиляционную шахту позади них. Звонкое, похожее на скрежет металла, эхо прогремело внизу здания.
Это был не самый благородный поступок, но его это полностью устраивало.
Прижатая лицом к покореженному металлу, она сказала:
- Куда же делась романтика, Миша?
Ее голос звучал даже пугающе. Насмешливо. Использование его уменьшительного имени, было оскорбительно. И продолжая говорить, она пыталась завести свою ногу за его, чтобы лишить его равновесия.
- Это ты мне скажи, – ответил он, снова отбрасывая ее головой в шахту. Сильнее.
В это время она очнулась от удара. Осознав, что это был его шанс, он подхватил ее снова, пригвоздив спиной к ближайшей стене, прижимаясь к ней всем своим телом и ножом. Веревка невесты скользнула вокруг ее рук и туловища, делая захват более сильным.
Ошеломленная от ударов, она изо всех сил пыталась сосредоточиться на нем, ее голова качалась, висок был покрыт багровыми пятнами.
Наконец она выпрямила свой подбородок, как боксер, приготовившийся к следующему удару. У него сбилось дыхание. Он никогда не видел женщину, столь красивую. Она плюнула ему в лицо. Он подождал пока струйка слюны добежит к углу его рта, затем словил ее своим языком. Это не была ее кровь, но это было начало.
Он зажал своим плечом ее подбородок, таким образом, чтобы иметь возможность продолжать уничтожение ее блузки, но на сей раз, получая удовольствие от того, что он делает. Он оторвал третью пуговицу, потом четвертую. Она быстро дышала, кусая губу, ожидая, когда он допустит ошибку. Кончиком лезвия он распустил широкую блузку.
Кожа Алии всегда была желтовато-коричневой, как будто ее позолотили при рождении. Под блузкой она носила тонкий прозрачный черный лифчик, который не скрывал ее напряженные соски. Он разрезал его по центру, и чашечки упали, открывая взгляду ее высокие, круглые, сладкие ароматные грудки. Он плотно прижался лезвием к ее левой груди, прямо напротив сердца.
- И это вот таким образом, Князь, вы предъявляете свои права на жену, - ее голос был тихим и полным презрения.
"Так это и есть его право". Игнорируя волны ненависти, исходящие от нее он повернул лезвие так, чтобы тупой стороной царапнуть кожу вокруг ее соска. Если бы только его рука была свободна, чтобы он мог обвить ею ее тело, или в это время, попробовать ее своим языком. Он потряс головой, пытаясь сосредоточиться.
