Кассандра Клэр - Наследник полуночи
Магнус отпрянул от нее, как от ядовитой змеи. Она не выглядела обиженной, рассерженной или потрясенной. Она перевела свой взгляд, в котором сквозил любопытный вопрос, на Татьяну.
— Мама? — спросила она. — В чем дело?
Татьяна поджала губы.
— Этот не такой как все, — сказала она. — Я имею в виду, что ему нравятся девушки, а также мальчики, как я слышала, но его вкусы не распространяются на Сумеречных охотников. И он не смертный. Он живет уже долгое время. Нельзя ожидать от него нормальной… реакции.
Магнус вполне мог представить, какова должна быть нормальная реакция: реакция мальчишки, как Джеймс Херондэйл, защищенного и наученного тому, что любовь нежна, любовь добра, что нужно любить всем сердцем и отдаваться всей душой. Магнус мог представить нормальную реакцию на эту девушку, каждый жест которой, каждое выражение лица, каждая черта кричали: «Люби ее, люби ее, люби ее».
Но Магнус не был этим мальчишкой. Он напомнил себе о манерах и поклонился.
— Очарован, — сказал он. — Ну, или любой другой эффект, который порадовал бы вас больше.
Грейс изучала его со спокойным интересом. Ее реакция была безмолвной или скорее тщательно продуманной. Она походила на существо, созданное привлекать каждого и не выражать ничего настоящего, но для этого необходима наблюдательность такого профессионала, как Магнус, чтобы это различить.
Внезапно она напомнила Магнусу не кого-то из смертных, а вампиршу Камиллу, которая была самой последней и самой прискорбной его настоящей любовью.
Магнус провел годы, воображая пламя под холодностью Камиллы, что под ней таились и ждали его надежды, мечты и любовь. В Камилле он любил не что иное, как иллюзию. Он вел себя как ребенок, представляющий фигуры и истории, которые можно было найти в облаках на небе.
Он отвернулся от вида Грейс в милом бело-голубом платьице, как видение небес в сером аду этого дома, и посмотрел на Татьяну. Ее глаза были презрительно прищурены.
— Проходите, маг, — сказала она. — Полагаю, нам есть что обсудить.
Магнус последовал за Татьяной и Грейс вверх по лестнице и по длинному почти черному как смоль коридору. Магнус слышал под ногами треск и хруст разбитого стекла и в тусклом едва заметном свете увидел что-то ускользающее при его приближении. Он надеялся, что оно не менее безобидное, чем крыса, но что-то в его движениях говорило о форме гораздо более абсурдной.
— Не пытайтесь открывать двери или ящики, пока вы здесь, Бейн, — долетел до него голос Татьяны. — Мой отец оставил после себя множество стражников, чтобы защищать то, что принадлежит нам.
Она открыла дверь, и Магнус увидел комнату. Внутри находился перевернутый стол, тяжелые шторы на окнах обвисли, как тела на виселице, а на деревянном полу были осколки и следы крови, как свидетельства давней борьбы, которые никто не убрал.
На стенах криво висело множество рам, некоторые были с разбитым стеклом. На очень многих из них изображались морские приключения — Магнус оставил море из-за его злополучной попытки пожить день в качестве пирата — но даже целые картины были покрыты серым. Нарисованные корабли, казалось, утопали в море пыли.
Лишь один портрет оставался целым и чистым. Это была картина маслом без стекла, но при этом на ее поверхности не виднелось ни пылинки. Единственная чистая вещь во всем доме, помимо Грейс.
Портрет мальчика семнадцати лет. Он сидел в кресле, откинув головуна спинку, будто у него не было сил держать ее самому. Он был ужасно худым и бледным, как соль. Но его глаза все равно оставались темно-зелеными, как пруд в лесу, скрытый под нависшими листьями дерева, куда никогда не проникают ни солнце, ни ветер. Его темные волосы спадали на лоб легким и прямым шелком, а длинные пальцы сжимали подлокотники кресла, практически цепляясь за них, и отчаянная хватка этих рук говорила о молчаливой истории боли.
Магнус и раньше видел такие портреты — последние изображения потери. Даже спустя годы он мог сказать, сколько усилий стоило мальчику позировать для этого портрета в качестве успокоения любимых людей, тех, которые будут жить после его смерти.
На его бледном лице застыл отстраненный взгляд человека, который уже сделал слишком много шагов на пути к смерти, призвавшей его. Магнус подумал о Джеймсе Херондэйле, излучающем слишком много света, слишком много любви, слишком много, слишком много. В то время как мальчик на портрете был прекрасен, как умирающий поэт, с хрупкой красотой свечи, которая вот-вот погаснет.
На рваных обоях, которые когда-то, возможно, были зеленого цвета и теперь мутировали в серовато-зеленый, словно затопленное отходами море, были написаны тем же темно-коричневым, что и пятна на платье Татьяны, слова. Магнусу пришлось признаться самому себе, что это цвет крови, пролитой много лет назад и до сих пор не вытертой.
Обои со стен свисали клочьями. На оставшихся участках Магнус мог разобрать то тут, то там лишь по одному слову: «БЕЗЖАЛОСТНЫ», «СОЖАЛЕТЬ», «АДСКИЕ».
Последнее предложение все еще можно было различить. В нем говорилось: «ПУСТЬ БОГС МИЛУЕТСЯ НАД НАШИМИ ДУШАМИ». Под этимбыли написаны не кровью, но прорезаны сквозь обои и врезаны в стену, как показалось Магнусу, другой рукой, еще слова: «БОГ НЕ МИЛОСЕРДЕН, КАК И НЕ БУДУ Я».
Татьяна опустилась в кресло, обивка которого истерлась и запачкалась за годы, а Грейс опустилась на колени на грязный пол сбоку от своей приемной матери. Она сделала это изящно и мягко, юбки вздымались вокруг нее, как лепестки цветка. Магнус предположил, что, должно быть, это у нее вошло уже в привычку: опускаться отдохнуть в грязь, а потом подняться ослепительно чистой.
— Вернемся к делу, мадам, — сказал Магнус и добавил про себя, что покинуть этот дом нужно как можно скорее. — Скажите мне, почему вам необходимы именно мои сказочные и непревзойденные способности и что вы от меня хотите.
— Полагаю, вы все уже видите сами, — произнесла Татьяна, — что моя Грейс не нуждается в заклинаниях, чтобы усилить ее природное очарование.
Магнус посмотрел на Грейс, которая глядела на свои сложенные на коленях руки. Возможно, она уже пользовалась заклинаниями. А может, она просто красива. Магия и природа были для Магнуса одним и тем же.
— Уверен, она уже сама по себе волшебница.
Грейс ничего не сказала, только взглянула на него из-под ресниц. Это был поразительный с притворной скромностью взгляд.
— Мне нужно от вас кое-что другое, маг. Я хочу, чтобы вы, — сказала Татьяна, медленно и отчетливо, — вышли в мир и убили для меня пять Сумеречных охотников. Я расскажу вам, как это сделать, и заплачу более чем щедро.
