Лето, в котором нас не будет - Ефимия Летова
Я предложила Эймери встретиться вечером за теплицей, под елями у северной ограды — в самом укромном уголке сада. Не потому, что я так уж хочу его видеть, вовсе даже не хочу. Просто он обязан наконец-то дать мне ответы, если уж живёт в моём доме, а взрослые упорно игнорируют мои вопросы и меня в целом.
А если он просто посмеётся надо мной и не придёт? А если его в доме вовсе нет, а записку найдут слуги или родители?!
А если…
Падаю на колени и пытаюсь достать бумажный лист, но безуспешно: пальцы не пролезают. Сжечь? Святой Лайлак, только пожара в доме мне не хватало. Опытные маги могут не только разжигать огонь, но и гасить, но я не умею.
И в тот момент, когда огонь уже готов сорваться, из-под щели выскакивает сложенный вдвое листок.
«Как хочешь, Хортенс»
Как я хочу, тоже мне, размечтался! Вовсе я ничего не хочу, по мне так не только окно, но и дверь заколотить надо, но он должен рассказать мне, почему живёт в моём доме, как затворник, чем он болеет, и когда всё это кончится — насторожённые взгляды, слежка за мной, зимние каникулы вне дома и невероятно скучающая бабушка летом! Я просто хочу жить в собственном доме!
Поскорей бы.
* * *
Собираясь незамеченной покинуть собственный дом, я чувствовала себя так, словно как минимум бегу из страны, совершив ужасное злодеяние. Очень не хотелось попасться на глаза Коссет или родителям.
Так что я лихорадочно продумывала все варианты и в итоге решила вылезти в окно. Глист, конечно, тощий, но у меня — второй этаж, тут и спрыгнуть можно, при большом желании… Желание у меня явно было, прежде всего — доказать себе самой, что я, Хортенс Флорис, ничуть не хуже какого-то нищего безродного парня, которого даже в школу не взяли!
Всё казалось предательски громким: мои шаги до окна, щелчок оконной рамы, шуршание такого неудобного платья по подоконнику. Как глист проделывал это всё с такой ловкостью и скоростью?! Я вылезла из окна, нащупала стопой ветку, упёрлась в неё, упёрлась второй ногой, всё ещё вцепившись руками в подоконник: кажется, ничего сложного… И тут же сорвалась вниз, стоило только отцепить одну руку. Плющ лопнул, я даже не успела ойкнуть, как уже сидела на земле, мысленно подвывая от боли в подвёрнутой щиколотке.
Тем не менее, вокруг царила тишина, насекомые назойливо трещали в кустах, в воздухе одуряюще пахло какими-то ночецветами: ночными фиалками или флоксами… Нога болела не настолько сильно, чтобы передумать и вернуться, и я медленно похромала по посыпанным гравием узким дорожкам между цветочными клумбами к северной ограде, перед которой стояла теплица для каких-то особо теплолюбивых экземпляров цветов. Я напрягала глаза, пытаясь разглядеть высокий чёрный силуэт. Безуспешно. Неожиданно я почувствовала нелепость своего ночного визита: плющ рядом с моим окном порван, нога болит и, кажется, опухла, платье слегка испачкалось в земле после падения, а ещё я зачем-то прихватила школьную соломенную шляпку — такими благовоспитанным малье полагалось скромно прикрывать волосы. Но не ночью же!
Зло топаю ногой, как раз той, которую подвернула, хочется просто зубами заскрипеть! В этот самый момент чьи-то тёплые руки ложатся мне на глаза, и я, не успев обдумать, что происходит, хватаю напавшего за указательный палец и рывком оттягиваю, насколько хватает сил: мы отрабатывали этот нехитрый приём с Аннет, разумеется, в шутку, хихикая при этом, как две идиотки. Было бы неплохо опробовать его с Клаком, да вот беда, он так ни разу на меня и не покусился…
А сейчас оказалось, что сработало просто прекрасно: некто за моей спиной ойкнул и отступил, а я развернулась.
— Дурацкие шутки! А если бы я тебя сожгла?
— Тебе было бы хуже, — мальчишка сердито разглядывал собственную ладонь. — Думаю, червь — твой потолок.
— Хочешь проверить?! — я моментально вспыхнула, правда, только в переносном смысле.
— Ну, чего ты от меня хотела? — примирительно спросил мальчишка.
— Долго ты ещё собираешься отираться в моём доме?!
— Шесть лет, — совершенно спокойно сообщил мерзкий тип и опустился на небольшую деревянную лавочку. У него была очень светлая кожа, светящаяся, как лепестки белого амариллиса, чёрные волосы, длинные, как у девчонки, неопрятные, слегка вились на кончиках, и ресницы — неестественно длинные.
Захотелось не то чтобы палец ему сломать, ударить его в нос кулаком, так, чтобы кровь потекла — я видела, когда сын Коссет подрался как-то с сыном молочника. А потом до меня дошло.
— Ско-олько?! Почему именно шесть? Почему так долго?
— Мне пятнадцать, я вроде как ещё ребёнок. В двадцать один год я навсегда попрощаюсь с вами и покину этот гостеприимный приют! — дурашливо сообщил мальчишка.
— В двадцать один год ты будешь уже… — я попыталась вспомнить, как ругалась Коссет на сына молочника, после сломанного носа, — лбом здоровенным, вот кем, да тебе работать надо и вообще жениться!
— На ком мне жениться, если я сижу тут и никого, кроме такой приставучей мелкой пигалицы, как ты, не вижу?
Спокойно, Хортенс, спокойно! Как бы то ни было, это твоя территория и твой дом.
— Почему ты не ходишь в школу? Мне говорили, что ты болен, но ты больным ни разу не выглядишь.
— Может, я опасен для окружающих, — фыркает мальчишка.
— Заразен? — переспрашиваю я, непроизвольно отодвигаясь. Кожа на лице, которой он коснулся, начинает невольно чесаться.
— Нет. Опасен, — он улыбается, а мне кажется, будто у него даже глаза светятся собственным светом, серые, как металл. — Хожу, вроде мирный такой, а потом раз — и голову откушу. Или только посмотрю — и она сама отвалится.
Дебил!
— Какой у тебя дар?
— А вот это не твоё дело, пигалица. Вопросы кончились? Я спать вообще-то хочу.
Любопытство взяло вверх над злостью. Хамский глист!
— Если у тебя есть дар, а он у тебя есть, ты обязан ходить в школу. Даже если ты из простых.
— Ко мне учителя приходят на дом. Мелкая, какая тебе разница вообще? Шесть лет пройдут — ты даже не заметишь. Хочешь учиться в школе — учись, я же тебе не мешаю.
— Ты, между прочим, ешь на деньги моего отца!
— Хм, ты можешь перестать есть на двоих, если уж тебя так волнует экономия. И семейному бюджету плюс, и похудеешь.
— Я не толстая, это ты тощий…
Слова застряли в горле, и я замолчала, подбирая новые.
— Почему ты хромала? — вдруг спросил он.
— Не твоё дело! — почти с удовольствием ответила я и тут же задала
