Семь шагов к счастью (СИ) - Гунн Эмили

И с трудом проглотив первые ложки, уже через несколько секунд я поймал себя на том, что с удовольствием уплетаю пищу, предлагаемую мне ласковыми руками Деборы.

Поразительно, — размышлял я, любуясь идеальными чертами мягко очерченного личика, — как при таком жутком отношении со стороны Мартина, эта чудесная девушка смогла не зачерстветь, оставаясь нежной и проявляя подобное человеколюбие к угнетающему ее деспоту?

Мне нестерпимо хотелось приблизиться к ней, прикоснуться, пусть и мимолетно, но ощутить снова тонкий аромат ее духов и легкое касание мягких каштановых волос, обрамляющих всегда задумчивое лицо с глазами, подернутыми поволокой непролитой горечи.

Я очень хотел помочь ей, научить снова улыбаться. Окружить заботой и дать почувствовать себя в безопасности. Защитить от всего, что могло омрачать ее существование. Однако я понимал, что начать придется прежде всего с себя.

Глава 7.

Это было ничем не примечательное, пасмурное осеннее утро. Я стоял у окна в своей комнате, одетый в одну пижаму и любовался золотистыми красками, яркими пятнами разбавляющими серый пейзаж за окном.

А потом появилась Она.

Миниатюрная, хрупкая фигурка женщины, медленно бродившей вдоль деревянного настила в сторону озера. Даже если бы я не знал точно, что это Дебора, я бы все равно узнал ее по едва уловимым, присущим только ей движениям, к которым я уже успел привыкнуть. По легкой походке, чуть наклоненной в бок поникшей голове, по общему виду созерцающей, вдумчивой мечтательности.

Она дошла до самой воды и остановилась. Я замер, словно боялся спугнуть ее. Как-будто она могла услышать меня на таком расстоянии, через весь двор и стекло, вновь послужившее разделяющей нас преградой.

Мне показалось, что это очень символично. Прозрачное стекло, позволяющее нам видеть друг друга, но мешающее сделать шаг навстречу и дотронуться.

Сейчас в моем воспаленном мозгу этот факт казался какой-то мистической аллегорией, олицетворяющей наши связанные души, тянущиеся друг к другу сквозь незримую ограду общечеловеческих понятий и норм поведения.

Мне сложно было переступить черту и притвориться супругом этой опустошенной женщины, даже если я был уверен, что мог бы восполнить дыру, пробитую в ее надломленной душе настоящим мужем.

Я с легкостью позволил себе занять место Мартина Никса, но сделать последний шаг и заменить его не только в его теле и во всей жизни, но и в спальне его внезапно овдовевшей жены — было за гранью для меня.

И сейчас, глядя на одинокую Дебору на фоне грустных красок осени, я боролся с собой. Со своими желаниями, в которых уже давным-давно признался себе. Мне нравилась эта девушка.

Несмотря на то, что я почти не говорил с ней, можно даже сказать, практически не был с ней по-настоящему знаком. Однако тех крох общения, что были между нами в эти дни, хватило, чтобы я четко осознал — она просто создана для меня!

Возможно, конечно, что все это было навеяно волшебным флёром произошедшего со мной чуда. Я даже где-то допускал мысль, что на мои эмоции воздействует само физическое тело, в котором я оказался. И это какие-то остаточные чувства Мартина, которые проецируются и на меня.

Но как бы то ни было, меня безумно тянуло к Деборе. Настолько сильно, что я чувствовал — еще немного, и я уступлю своим эгоистичным порывам и сделаю шаг в ее сторону.

Ведь в какой-то степени я понимал, что украду этим не чужую любовь и вовсе не чужую жену. Потому что она не любила Мартина. Для этого не нужно быть менталистом и читать ее мысли.

Сейчас эта девушка при живом, по ее мнению, супруге выглядит печальнее, чем любая вдова, оплакивающая погибшего любимого.

А значит, — нашептывал мне голос рационального разума, все сильнее заглушая тихие возражения совести, — я имею полное право попробовать построить с ней другие отношения. Полные уважения друг к другу и взаимопонимания. Которых, я убежден, у нее никогда не было с Мартином Никсом.

Словно отвечая на мои мысли, грянул гром, и ветвистые зигзаги молний принялись разрезать небо над головой Деборы. Но девушка будто и не заметила, как содрогается природа, грозясь вот-вот обрушиться на нее проливным дождем.

Она все так же стояла, как застывшая статуя, олицетворяющая тоску, и мрачно созерцала бушующую и расплывающуюся бесконечными кругами водную стихию.

Струйки воды лились на ее прекрасные волосы, орошая лицо, и поблескивающими в лучах раннего холодного солнца дорожками стекали по шее и опущенным плечам.

Больше не раздумывая ни минуты, я накинул первую попавшуюся вещь, которую обнаружил на стуле и которой оказался обычный домашний халат из тонкой материи.

Уже спускаясь вниз по ступеням настолько спешно, насколько позволяло мое состояние, я приметил стоявший в углу около вешалки с верхней одеждой большой красный зонт.

Он был прислонен к стене и перевернут изогнутой рукояткой вверх. И настолько выбивался из общей картины серости, что я на секунду затормозил, уставившись на него как на что-то сверхъестественное, по мановению волшебной палочки появившееся в этом загадочном доме.

А еще я сразу же счел это еще одним знаком того, что я на верном пути. Так, добежав до зонта, я схватил его за лакированную деревянную рукоятку, будто специально подставленную под мою ладонь, и, не мешкая, выбежал во двор.

Туда. К ней. Защитить хотя бы от той малости, от которой сейчас я был способен оградить эту милую девушку, отстранено застывшую под неумолимыми струями стихии.

Но Дебора не видела меня. Она даже не обернулась, пока я приближался к ней, замедлив шаг. Наверное, очутившись на улице, мой пылкий порыв начал затухать, уступая место вновь поднявшим голову сомнениям.

И я остановился, уперевшись взглядом в ее спину. Не решаясь ни окликнуть, ни подойти ближе.

Так и стоял с нераскрытым красным зонтом в руке и с целым сонмом противоречивых эмоций.

Через пару безмолвных мгновений, Дебора, почувствовав все же чье-то присутствие, наконец, обернулась ко мне. А как только, заметила, что это я, вся мгновенно сжалась. И мне вновь пришлось столкнуться с тем, насколько сильно она боится мужа.

Однако естественная забота о ближнем снова победила в ней страх и неуверенность:

— Тебе не следовало выходить под дождь, Мартин, — сказала она робко, избегая смотреть мне в глаза. — Простуда сейчас будет весьма некстати.

— Я в порядке, — поспешил ее успокоить и, перехватив зонт поудобнее, шагнул ближе, укрывая ее от дождя.

Дебора едва заметно дернулась, словно хотела прикрыться или отступить, но, видимо, понимая, что ее страхи в этой ситуации необоснованны, удержалась на месте.

— Если ты не против, я, пожалуй, пойду к себе, — вымолвила она, явно остерегаясь долго оставаться со мной наедине, даже несмотря на мой доброжелательный жест.

И так и застыла в ожидании ответа.

А не получив его, Дебора все же вскинула на меня широко распахнутые от изумления глаза, недоумевая, почему я медлю и не изъявляю своих желаний вслух. Так, будто без моего разрешения ей нельзя ни остаться, ни сдвинуться с места.

А мне просто ужасно нравилось стоять с ней рядом. Вот так, вдвоем. Наслаждаясь чистой глубиной ее волшебных глаз. Просто стоять, укрывшись от упорного ливня, стучавшего по алому зонту, который стойко защищал нас от обыденной скуки окружающего мира.

— Тогда идем в дом, — предложил я, почувствовав, что пауза затянулась.

И прежде, чем она успела шагнуть вперед, выбираясь из-под зонта, чтобы оставить его целиком мне одному, я легонько придержал Дебору за локоть, добавив:

— Вместе. Не хочу, чтобы ты промокла.

Мне так и хотелось добавить: «Не бойся, мы просто пройдемся вместе до дверей».

— Хорошо, — тотчас согласилась она, к сожалению, расценив мою просьбу как требование.

Дома нас, как я уже говорил, долго сушила и отчитывала Аделаида. Эта пожилая женщина, кажется, была единственной в окружении Мартина Никса, кто не страшился вести себя с ним запросто. И сейчас она накинулась на нас, как пыхтящая наседка на непослушных цыплят, вытирая полотенцами и закутывая в шали.