Говорящая с ветром (СИ) - Сдобберг Дина

Паучок явно задумался. А потом зашуршал о чём-то. Неожиданный, но почти незаметный укол в шею, чуть ниже уха. И сон начал наваливаться тяжёлым одеялом. Надо же, он меня усыпил! Последнее, что я запомнила это приятное ощущение копошения в волосах.

Глава 6.

Лилит.

Второе пробуждение в теле дроу получилось значительно легче. По крайней мере, меня слушались руки и ноги. Да и головой я спокойно вертела в разные стороны. Правда, тут же, из-под сбившихся в ком волос, раздалось недовольное посвистывание. Вспомнила своего нового знакомого и уже хотела попытаться с ним пообщаться уже на свежую голову, когда услышала шаги. Пока вдалеке, но быстро приближающиеся.

За лучшее решила не показывать, что уже не сплю. Вошедшая что-то сказала, но для того, чтобы понять её слова, мне понадобилось время. Это напоминало дословный перевод со словарем. То есть, есть определенный объем знаний, не твоих естественно, и ты можешь их использовать, только приложив определенное усилие. Необходимо найти слово и посмотреть значение. Ну, невозможно же взять англо-русский словарь, засунуть себе в голову каким-то образом, прожевать например, и проснуться с идеальным знанием английского языка! Вот и у меня так. Словно кто-то встроил в голову словарь, а я мысленно листаю страницы.

— Благословенна тьма твоего рождения! — сказали мне только что, знакомым голосом.

Видимо это дроу, что сидела надо мной и помогла при оживлении. Иногда, какие-то знания прорывались сами собой, рефлекторно. И тогда я могла не только понимать, но даже что-то отвечать. Наверное, это и была пресловутая память тела. Вот как сейчас, когда я непонятно каким образом знала положенный ответ.

— Да продлятся дни твоего правления. — Непривычные звуки чужого языка, да ещё и произнесенные хриплым, словно после простуды голосом раздражали горло и вызвали кашель.

Недовольный моими хрипами и тряской из-за кашля паучок, выполз из-под волос и возмущённо зашуршал.

— Ну, понимаю, а что делать? Кто бы мне ещё подсказал, как в этом теле апгрейд подключать, чтоб и язык, и знания, и что там дальше по списку? — пожаловалась я пауку на родном языке и решила, что стоит принять более удобную для общения позу.

Я уселась на той же каменной плите, на которой спала, по-турецки скрестив ноги, и стала внимательно разглядывать пришедшую меня навестить. Она же пристально наблюдала за арахнидом, который ловко и быстро перебирая лапками, забрался по моей руке ко мне на плечо, и совершенно спокойно там и устроился.

— Ты знаешь, что на твоём плече сидит смерть? — перевела я очередную фразу дроу и внимательно присмотрелась к совершенно не опасному с виду существу. Ну, это конечно если нет предубеждения к этому виду животных. — Крайне редко, но среди детей Прядильщицы рождаются подобные ему. Видишь пятна? Они свидетельствуют о том, что он смертельно ядовит, одной капли его слюны, достаточно чтобы от простого попадания на кожу взрослого дроу, от последнего осталась только небольшая лужица переплавленных костей. Даже нить, которую он выпустит, может быть ядовита. Он опасен и для других детей Прядильщицы. Поэтому, почти сразу, как только такой прядильщик вылупляется, его выгоняют из гнезда, пока ядовитые железы не успели до конца сформироваться. Неспособный самостоятельно добывать пищу и тепло, которое ему необходимо, он погибает.

Наш разговор, наверное, очень странно выглядел со стороны. Мне что-то говорили, потом в полной тишине я всё это понимала, и пыталась ответить. Оказывается, мой паучёнок практически новорожденный, и в мои волосы закопался, чтобы согреться. Сейчас, словно поняв, о чём идёт речь, он прижался брюшком к плечу, поджав все лапки, словно я уже занесла над ним тапок.

— Почему он должен быть обязательно опасен? Или он не сможет удерживать свой яд? — уточнила у собеседницы, поглаживая паучёнка по спинке одним пальцем. — И не сказать по размеру, что он совсем малыш.

— Они рождаются гораздо крупнее своих сородичей. — Пояснили мне с улыбкой. — Это очень опасный друг.

— Главное, чтобы был другом. — Всё что могла ответить я.

— Ты так подолгу молчишь… Тебе сложно говорить? Болит горло? — разговор сместился с арахнида на меня.

— Сложно. Я знаю язык, но не могу его использовать свободно. Горло немного царапает, видимо из-за того, что давно не разговаривала. — И тут вспомнилось, как я впервые увидела тело, которое теперь мое. И жуткую рану на горле.

Руки сами по себе дернусь к шее, чтобы ощупать то место, где по моим воспоминаниям должен оказаться просто огромный рубец.

— Нет, только тонкая и почти незаметная полоска осталась от той раны. Хочешь себя увидеть? — вдруг спросила та, которая представлялась Ильрейс.

Я, только молча, кивнула в ответ. Ильрейс протянула мне руку, на которую я оперлась. Удивительно, но я не ощутила старческой слабости, наоборот, это меня она поддерживала.

Дроу подвела меня к одной из зеркально отполированных стен и отошла в сторону. Нахмурившись, я разглядывала отражение. Это была не я, и в тоже время не Айриль. И, тем не менее, я видела и свои черты, и погибшей дроу.

Моя кожа стала гораздо смуглее, чем я помнила, но всё же была значительно светлее, чем у дроу. Волосы стали длиннее, но сохранили так любимый мною цвет "рубин". Глаза стали больше, уголки немного приподнялись и вытянулись к вискам, изменился и цвет обычно карей радужки. Теперь они стали сиренево-бордовыми, и больше напоминали спелую вишню по цвету. Зато такого подтянутого и тренированного тела у меня никогда в жизни не было, это явно наследство Айриль.

Но больше всего меня удивила моя татуировка на чужом теле. Мало того, что она появилась там, где ее не было. Она стала более объёмнее, более четкой. Немного коряво выполненный паук, сейчас превратился в опасного хищника, от которого веяло угрозой. Размытые, потихоньку обесцвечивающиеся чернила, заиграли красками. Черный, серо-стальной, синий и сиреневые цвета словно влили в это изображение всю свою мрачную сторону.

А на другом плече сидел другой арахнид, живой, но не менее опасный. И уже не изменный саркс в руке. Надо попросить ножны и что-то вроде портупеи, или как это правильно называется? Потому что оставлять, где бы то ни было, я этот клинок не собираюсь.

Твою мать! Клинок потерять боюсь, а его хозяина?

— Менталисты! В вашем доме они есть? — разворачиваюсь к Ильрейс настолько резко, что чуть не падаю.

— Откуда ты…

— Знаю! Мой… К черту, пусть будет муж. Так вот. Он менталист! — Ильрейс смотрела на меня тяжёлым взглядом, словно уже зная, что я скажу дальше. — Я вам нужна. Нужна вашему дому. И я готова выполнить, всё от меня зависящее, но только в обмен на его жизнь!

— Если бы всё было так просто девочка… Если бы…

Интерлюдия.

Холодная пещера, куда никогда не проникал солнечный свет, озарялась только всполохами на огромном кристалле. Цепи из особого сплава оплетали его, словно корнями. Одновременно, удерживая пленника, что до самой смертью обязан был кормить собой этот прожорливый кристалл — паразит, и передавая полученные от него силы в общие потоки магии дома.

Так было с очень давних пор. И изменилось только совсем недавно. Незримая связь между ним и той, чьё пламя души для него стало дороже собственной жизни, перекрывала привязку к дому. Он знал, каждую минуту знал, где она, что с ней…

Не раз, и не два он стоял над её телом и вместе с главой пятого дома просил бороться и цепляться за жизнь. Не раз и не два он оттаскивал её от края потока, несущего души за грань. Сколько времени он провел, наблюдая, как с установлением связей, между душой его Огонька и телом принцессы пятого дома, последнее меняется, приобретая всё более схожие черты с той удивительной девушкой с утёса.

В сознание он возвращался лишь изредка, предпочитая незримо присутствовать рядом с той, что потребовала у него ритуальный клинок. И от того, что даже на грани жизни и смерти она не выпускает его из ладони, его наполняло таким жаром, что холод его пещеры, тюрьмы и могилы одновременно, становился не властен над его телом.