Игры скучающих купидонов (СИ) - Абалова Татьяна Геннадьевна "taty ana"

Я, мать ее, еще со школы носящая кличку Софья Ковалевская, перестала что-либо понимать в математике, находясь рядом с Алексеем-свет-Харитоновичем. Простым языком — я влюбилась. До слабости в коленках, до пересохшего рта, до тремора рук.

Разбуди меня ночью, и я без запинки выложила бы формулы Крамера, но скользни Бойко по моему лицу равнодушным взглядом, и серое вещество превращалось в розовый кисель. А каких формул и уравнений следует ждать от киселя?

— Хочешь стипендию? — спросил он, найдя меня стоящей за дверью кафедры высшей математики. Я кивнула. Только этот предмет отнимал у меня возможность разжиться за счет государства. — Будешь приходить сюда два раза в неделю. Вот флешка с моими лекциями, посмотри вторую, третью и восемнадцатую. Жду завтра в семь часов.

Матрицы, которым научил еще Магаш Муралиевич, внимания не задержали. Несколько практических занятий отняли максимум полчаса, а вот восемнадцатая лекция, которая называлась «Евклидово пространство», ввела в ступор. Это была небольшая видеозапись, на которой Алексей Харитонович, глядя прямо в камеру, раздевался. Когда звякнула пряжка ремня, экран погас.

Шок прошел минут через сорок. Я посмотрела запись бессчетное количество раз.

«Что это? Случайность или…»

— Поняла операции над матрицами? — Алексей Харитонович был спокоен, деловит, на столе в его кабинете лежали учебники и тетради. Я сидела напротив и не знала, куда девать глаза. И руки. Он знал — сунул в пальцы шариковую ручку. — Пиши.

— Что писать?

— Определители квадратных матриц.

«Дура я, — придвинула к себе тетрадный листочек, — выдумала черт знает что, а он, наверное, и не догадывается, что Евклидово пространство занято его голым торсом».

Воспоминания заставили загореться лицо. Я непроизвольно приложила ладонь к щеке.

Он проследил за моим движением и задержал взгляд на губах.

«Или знает?»

— Что с тобой, Ключева? Тебе жарко? — Алексей Харитонович поднялся и открыл форточку. Осенний ветер пошевелил тетрадные листочки, дернул висящее на стене расписание лекций, принес аромат мужских духов. Хороших таких. Заставляющих мозг окончательно размягчиться.

Я расстегнула верхнюю пуговицу.

Не своей кофточки. ЕГО рубашки. Он не шевельнулся. Не стукнул меня по рукам. Не посмотрел осуждающе.

Когда звякнула пряжка ремня, ЕГО ремня, я уже стояла без кофточки. И даже без бюстгальтера.

Девственность я потеряла на столе, где в попу мне упирался учебник «Высшая математика для экономистов». Да простит меня Кремер Н. Ш.

Глава 6. Евклидово пространство

О, это ад,

Когда должны мы выбирать не сами

Предмет любви!

Воспоминания о величайшей глупости заставили застонать и уткнуть лицо в бумажную салфетку, которая моментально намокла и прилипла к коже.

«Как я могла? Как?!»

— Женечка, с тобой все в порядке? — Марь Степановна заглянула в туалетную комнату и отшатнулась, когда я повернулась к ней лицом.

«Чертова салфетка!»

— Все нормально, спасибо. Уже проходит. Наверное, я что-то не то съела.

Звякнувший колокольчик поторопил Марию Степановну вернуться в торговый зал.

На прощание она внимательно посмотрела на меня. Я, отпуская ее в объятия работы, обнадеживающе махнула рукой.

Убрав с лица остатки салфетки, поправила шапочку и надела маску.

На следующий день после нашего первого «занятия» на лекцию по высшей математике я не пошла. Сидела на подоконнике в раздевалке у физкультурного зала и водила пальцем по запотевшему стеклу. На улице шел дождь.

— Ты не видела здесь белые кроссовки? — Баженова — староста группы из параллельного потока, шарила в шкафчиках, заглядывала под скамейки. — Неужели вчера в такси забыла? Что за растяпа, вечно что-нибудь теряю.

— Я тоже вечно что-нибудь теряю, — поддержала, как могла. — «Вчера вот девственности лишилась».

Это конечно не вслух. Об этом лучше молчать.

Перед глазами всплыла картина, как БАХ не торопясь застегивает ширинку, звякает пряжкой ремня, поправляет ворот рубашки. Я сидела на столе и смотрела на него пустыми глазами.

Все внутри заледенело.

Наваждение спало, остались лишь стыд и недоумение.

«Зачем?»

Он, наконец, заметив, что я не двигаюсь, вздохнул и подобрал с пола мои трусы.

— Одевайся, Ключева.

Сунул мне в руки колготки.

Я перевела взгляд на тетрадный листочек, на котором лежал использованный презерватив. Он был в крови.

Алексей Харитонович, поймав мой взгляд, подцепил бумажку в клеточку за края и аккуратно свернул ее. Прозрачная резинка, перестав мозолить глаза, исчезла в недрах преподавательского портфеля.

— Ну, что с тобой? — горячие ладони легли на мои голые колени. — Разве тебе не было хорошо?

Вытащила из-под попы учебник, кинула на пол.

В том то и дело, что хорошо было, и БАХ это знал. В самом начале, когда поцелуи, словно чувствительные тумблеры планомерно переключали мозг из состояния «on» в «off», а тело, повинуясь природному зову, требовало изведать неизведанное, я упустила момент, когда можно было сказать нет.

И изведала неизведанное. Его палец лишь коснуться клитора, а меня скрутил сильнейший оргазм. Именно из-за него я прозевала, когда БАХ вошел в меня. Волна боли смела остатки оргазма, а жесткая ладонь зажала рот.

Я сидела на подоконнике, чертила пальцем дорожки на стекле и ненавидела себя. Ненавидела за то, что получила удовольствие. За то, что не утопилась в раковине, смывая слезы и черные подтеки от туши. За то, что позволила одеть себя и довезти до дома. За то, что пусть слабо, но ответила на прощальный поцелуй и не возмутилась, когда рука Алексея Харитоновича больно сжала грудь, на которой почему-то не оказалось бюстгальтера.

— Я тоже вечно что-нибудь теряю, — повторила я, хотя Баженова уже убежала на занятия. — Вчера домой без бюстгальтера пришла.

На следующий день я опять пропустила лекцию. И еще две подряд. И через неделю, когда по расписанию были практические занятия, я снова сидела в раздевалке. А за окном уже шел снег.

— Бр-р-р, холодно! — рядом приплясывала Томка. Мы ждали маршрутку. Каждая свою. — Кстати, ты почему не ходишь на пары по вышке? Больше пяти пропусков и к экзамену не допустят.

— Ненавижу математику.

— Ну и зря. БАХ клевый. Правда, я пока не все понимаю. Евклидово пространство никак догнать не могу.

— На дополнительные занятия не звал?

Томка — красавица каких поискать. Зеленые глаза, рыжие волосы, частые веснушки совсем не портят, а наоборот — придают очарования. Я всегда наслаждалась, глядя на ее живое лицо.

— Нет, а что?

— Запутает. Лучше своим умом дойти.

— А… Ой, моя!

Маршрутка поглотила Томку, а я встала на носочки, чтобы рассмотреть номер той, что ждала зеленый на светофоре.

— Ключева, садись, — к остановке подкатила машина Бойко. Распахнулась пассажирская дверь.

Я натянула шарф до самых глаз и осталась стоять на месте.

БАХ вышел из машины.

Громко посигналила подъехавшая маршрутка, он махнул ей рукой, затянутой в кожаную перчатку. Больно вцепился в мое предплечье и заставил пойти с ним.

— Ключева, что происходит?

Дворники со стуком скользили по стеклу, смахивая налипающий снег. Он валил крупными хлопьями и мешал понять, где мы находимся. Ледяная жижа с шипением расползалась под колесами.

— Я ненавижу Евклидово пространство.

— Давно?

— С тех пор как потеряла бюстгальтер.

Алексей Харитонович немного помолчал. Кожа перчаток так сильно натянулась на костяшках его пальцев, что, казалось, вот-вот лопнет.

Резко вывернулся руль, и машина замерла на обочине.

— Зачетка с собой? Давай сюда.

Он не стал ждать, когда я открою сумку. Забрал ее у меня и, вывалив содержимое на пол, откопал девственно чистую зачетку.