Ирина Снегирева - Падения с небес. Найти тебя.
-Скажи, - спросил он однажды во время очередной конной прогулки, - почему ты не взяла фамилию отца? Белтонич?
-Это важно?- Заинтересованные нотки прозвучали в её ответе. - Тебя это волнует? Даниэль прислушался к своим ощущениям... Нет, бунтарства и возмущения в её встречном вопросе не было, а значит, всё в порядке.
-Нет,- он был честен и старался с Ярой говорить только правду,- не важно. Но тебе самой по жизни было бы проще.
-Я не переживаю, Даниэль, - искренне рассмеялась девушка, - и у меня всё в порядке, поверь.
-Но ведь фамилия Огарёва закрыла бы рты любопытствующим,- не унимался он, искренне не понимая, почему девушка ушла от прямой если не выгоды, то несомненного удобства. Не каждый знает, что у графа Белтонича приёмная дочь, но при случае сплетни за спиной - не самое лучшее средство общения с окружающим миром.- И ведь он тебя воспитал как родную дочь?
-И что?- В голосе Ярославы прозвучали насмешка и нетерпение одновременно. Похоже, эта тема не так проста для неё, но Даниэлю было интересно всё, касающееся Огарёвой.- Скажи, почему ты всё-таки спрашиваешь, разве для тебя в таком случае что-то меняет? И если я завтра стану Белтонич, то ты будешь ко мне лучше относиться? Ответь, Даниэль!
-Нет, не стану.
-Ну, спасибо за честность, - она скривилась, позабыв про манеры, отвернулась и пришпорила коня. Что?... Да нет же!
-Стой, упрямая!- Закричал Гринвич и отправился за ней,- ты не так поняла! Ярослава!
Догнать её удалось довольно быстро и то благодаря тому, что конь Даниэля был не простым, а элитным скакуном. Слабость, она ведь у каждого своя.
-Стой!- Гаркнул Гринвич, перехватив под удила коня под девушкой. Кажется, Яра посмотрела на него после этого с любопытством, смешанным с возмущением? Что же, это уже неплохо.- Я имел в виду, что не стану к тебе относиться лучше, - он бросил взгляд на Огарёву, уголок губ которой опят искривился. Ну, нет уж, обойдется!- Потому что лучше некуда! Неужели ты этого не видишь, Яра?
Получилось как-то смазано, но да это не важно. Главное для Даниэля - выпутаться из той словесной перепалки, которая стоила им первой ссоры. Надо же, кто мог подумать, что подобное случится с ними.
-Не вижу что?- Буркнула упрямица, но, похоже, воинственный настрой пропал и то хорошо.
-Я люблю тебя, Ярослава,- он спрыгнул с коня и, с чувством собственника положив руку на колено упрямой девчонки, слегка сжал его.
Хорошо, что она была в костюме наездницы, иначе Даниэль не мог бы поручиться в том, что не засунул бы руку под бесчисленные оборки платья модницы. Это было неприлично и даже очень, но, похоже, Ярослава пребывала в шоковом состоянии. Она не улыбалась, не отворачивалась. Огарёва просто прикусила губу и, не мигая, уставилась на него, Гринвича, который впервые в жизни признался в любви к женщине. Он множество раз слышал подобное от дам в свой адрес, иногда повторял эти слова, дабы сделать любовницам приятное, но чтобы сам! По собственной инициативе, а ещё по зову сердца - никогда!
И для Гринвича это было так волнительно!
- Повтори, - потребовала Яра приглушённым голосом, сжав рукой хлыст,- или мне послышалось? Это такая шутка?
-Нет, так и есть. Я люблю тебя, - осторожно, словно боясь, что упрямица снова что-нибудь выкинет, он взял Ярославу за руку и прижался губами к запястью. Ему даже показалось, что она издала судорожный вздох, и от этого кровь забурлила, но Даниэль сдержался. Нельзя с ней так.
-И мне не важно,- он продолжил начатое, ведь хотелось, чтобы она поняла весь его сегодняшний разговор,- чью фамилию ты носишь. Просто для тебя, наверное, было бы проще по-другому.
- Даниэль,- она осторожно высвободила свою руку и поправила непослушные длинные пряди мужчины, пытливо вглядываясь в его глаза,- мне хорошо и так. Я очень люблю отца, и он это прекрасно знает, и я была бы самой счастливой на свете, если бы носила его фамилию. Но это всё, что осталось мне от моей матери, понимаешь?
Поняли ли Гринвич! Как ни странно, но ему даже стало стыдно в какой-то степени. О чём это он? Какие выгоды для неё, если тут всё гораздо яснее и важнее.
-Ты замечательная,- он снова прикоснулся к её руке, поцеловав в этот раз ладошку, пахнущую запахом кожи вожжей. Кажется, его ладонь пахла точно так же.
-Скажешь тоже,- пробормотала она.
В восемнадцать лет многое кажется таким необыкновенным и румянец на щеках девицы так мил! Но Даниэлю уже не восемнадцать, а целых двадцать пять, и, похоже, он спутал смущение Яры с обычной простудой!
-Ярослава? Ты как себя чувствуешь?
Конец октября - не самое лучшее время для прогулки верхом, особенно когда дело касается не мужчины, а девушки.
Спустя полтора года, Ярославе уже двадцать лет.
Весенняя весёлая капель напоминала легкий музыкальный перезвон, и я улыбнулась. Наконец-то! Закончатся морозы, снежные заносы. Не нужно будет кутаться в теплые шубы, повсюду таскать с собой варежки и муфту. Нет, это всё уже изрядно наскучило. И скоро, совсем очень скоро я окончу этот институт (какое счастье, ведь за пару лет он мне несколько поднадоел). Хотелось чего-то другого, абсолютно отличного и, кажется мои ощущения, мечты не обманули.
Апрель просто ворвался своим солнцем, растапливая снега, льды на реках и озёрах. Как правило, во всех школах, пансионах первого числа принято устраивать день смеха и шуток, разыгрывая друг друга и даже строгих учителей. В этот раз меня раззадоривало не желание пошутить над кем-то, не общее весеннее настроение, перемешенное с радостью скорого окончания учёбы. Не это меня будоражило.
Накануне у нас с Даниэлем произошла помолвка, а потому все последующие дни имели исключительно радостные окраски. Я была счастлива, неимоверно. Дан сиял, словно и не я перед ним, а неземная королевна, словно не он мой приз, а я его победа. Это было каким-то важным порогом жизни для меня. Новая жизнь. Вместе с Даниэлем.
Зимние холода отступали, и всё меньше хотелось сидеть дома, а потому наши прогулки по городскому парку участились. Мы держались за руки, болтали, а иногда, совсем украдкой, когда точно знали, что рядом никого нет, целовались.
- А где мы будем жить?- Мой вопрос, он вовсе не праздный, потому что хотелось жить с отцом, чтобы он не чувствовал себя одиноким. У Льюиса Гринвича есть жена, а у моего папы только я и мамин портрет.
-Где скажешь,- отозвался Даниэль, не проникнувшись моим настроем, - мне всё равно. Не хмурься, ты ведь рядом, а это главное. - Я ведь не всегда могу тут оставаться, скоро придет конец не только твоей учёбе, но и моей стажировке тут, у нас в Тарсмании. А где я, там и ты, если не возражаешь.
Он был так мил! От яркого солнышка слепило глаза и я, прикрыв их ладошкой, вздохнула. Так не бывает! Слишком хорошо!
